Лжедмитрий I

Современники Лжедмитрия I, русские и иностранные авторы XVII века, а затем историки и публицисты XVIII и последующих столетий высказывали разные предположения относительно личности человека, который в 1605 году венчался в Москве на Русское царство под именем Дмитрия Ивановича.

Согласно общепринятой среди учёных первой четверти XXI века^{[4][6][34][2][35]} версии, Лжедмитрием I был мелкопоместный сын боярский из Галицкого уезда Георгий (Юрий) Богданович Отрепьев. Отрепьевы — ветвь дворянского рода Нелидовых, выходцев из Литвы^[36].

Идею о тождественности Лжедмитрия I и Г. Б. Отрепьева поддерживали и обосновывали такие видные историки, как М. М. Щербатов, Н. М. Карамзин, Д. П. Бутурлин, Н. С. Арцыбашев, С. М. Соловьёв, Р. Г. Скрынников^[37].

Учёные и публицисты, разумеется, спорили и о том, какие силы стояли за спиной самозванца. В первой половине XIX века, с подачи автора «Краткой церковной истории» Платона (Левшина), господствовало представление о том, что Лжедмитрий I якобы был воспитанником и ставленником иезуитов. Впрочем, такую гипотезу отверг уже А. С. Пушкин. Аргументы против неё сформулировал С. М. Соловьёв. Он доказывал, что Лжедмитрия I подготовили бояре — оппоненты царя Бориса^[38]. С этой точкой зрения в начале ХХ века согласился отец Павел (Пирлинг), который тщательно проанализировал все известия о Лжедмитрии в архиве Ватикана. По мнению автора, самозванцу удалось обмануть папскую курию и воспользоваться её помощью в своих интересах^[39]. С. Ф. Платонов в начале 1920-х годов писал о самозванце как о «московском человеке», подготовленном враждебными Б. Ф. Годунову русскими боярами^[40].

В советской науке в первой половине ХХ века, опять же по идеологическим причинам, господствовала концепция о «польской интервенции начала XVII века», агентом которой якобы выступал Лжедмитрий^[41].

Г. Б. Отрепьев родился, вероятно, на рубеже 1570-х и 1580-х годов в Галиче-Мерьском^[42]. Георгий рано лишился отца — стрелецкого сотника, убитого (по версии царского правительства) «литвином» во время пьяной драки в Немецкой слободе Москвы^[42][43]. Георгий воспитывался матерью — Варварой^[44]. Она выучила его грамоте и отправила к родственникам в столицу — учиться письму^[42]. В 1590-х годах Г. Б. Отрепьев был холопом сначала у М. Н. Романова, а затем у боярина князя Б. К. Черкасского. В ноябре 1600 года царь Борис подверг Романовых и близкие к ним семейства репрессиям, распустив их дворы. Как предположил историк Р. Г. Скрынников, именно это заставило Г. Б. Отрепьева принять постриг^[b] под именем Григорий^[c][45]. По версии же царского правительства, Г. Б. Отрепьев «заворовался» и пошёл в монахи, чтобы избежать наказания — чуть ли не смертной казни^[46]. Затем юный чернец бежал из Москвы и, вероятно, несколько месяцев скрывался в суздальских обителях — Спасо-Евфимиевском и Спасо-Кукоцком монастырях^[36][47].

История России
Древнейший период Нижний палеолит Средний палеолит Свидерская культура Культура ямочно-гребенчатой керамики Ямная культура, Культура боевых топоров, Фатьяновская культура Андроновская культура, Срубная культура Киммерийцы, Скифы, Сарматы, Днепро-двинская культура, Дьяковская культура, Городецкая культура Боспорское царство (V век до н. э. ― VI век н. э.), Херсонес Таврический (V век до н. э. ― XIII век н. э.) Тюркский каганат (VI век н. э.), Хазарский каганат (VII―IX век н. э.) Восточные славяне (с VI век н. э.)
Древнерусское государство (IX—XIII века) Призвание варягов/руси Полюдье Крещение Руси Печенеги (IX―XI века) Половцы (XI―XIII века) Любечский съезд Лествичное право наследования
Удельная Русь (XII—XVI века) Великое княжество Владимирское (XII—XIV века) Новгородская республика (XII—XV века) Великое княжество Московское (XIII—XV века) Великое княжество Тверское (XIII—XIV века) Великое княжество Литовское (XIII—XVI века)
Золотая Орда (XIII—XV века) и её наследники Большая Орда (XV век) Сибирское ханство (XV—XVI века) Казанское ханство (XV—XVI века) Астраханское ханство (XVI век) Крымское ханство (XV—XVIII века) Ногайская Орда (XV—XVII века)
Генуэзские колонии (XIII—XV века) Каффа Чембало Воспоро
Русское государство (1480—1721) Складывание самодержавия Складывание крепостного права Опричнина Ивана Грозного Освоение Сибири Смутное время Земские соборы Раскол Русской церкви Воссоединение Украины с Россией Восстание Степана Разина Реформы Петра I
Российская империя (1721—1917) Эпоха дворцовых переворотов Губернская, секуляризационная реформы Екатерины II Восстание Емельяна Пугачёва Присоединение Крыма Разделы Речи Посполитой Реформы Александра I Отечественная война 1812 года Заграничный поход русской армии Военные поселения Восстание декабристов Теория официальной народности, славянофилы и западники Крымская война Отмена крепостного права и другие реформы Александра II Народничество и революционный терроризм Кавказская война Контрреформы Александра III Русско-японская война 1904—1905 годов Революция 1905—1907 годов Столыпинская аграрная реформа
Первая мировая война, революции и Гражданская война Временное правительство Двоевластие Первые декреты Советской власти Военный коммунизм
СССР в довоенный период (1922—1941) Новая экономическая политика Складывание партийной номенклатуры Политика коренизации Внутрипартийная борьба Индустриализация Коллективизация Культ личности и репрессии Пакт Молотова — Риббентропа
Великая Отечественная война (1941—1945) Эвакуация Оккупация Партизанское и подпольное движения Коллаборационизм Депортации народов
СССР в послевоенный период (1945—1991) Создание атомной бомбы Десталинизация Создание совнархозов Карибский кризис Косыгинская реформа Эпоха застоя Диссидентское движение Афганская война Чернобыльская катастрофа Перестройка Парад суверенитетов Августовский путч 1991 года Беловежские соглашения
Российская Федерация (с 1991 года) «Шоковая терапия» Политический кризис 1993 года Первая чеченская война Приватизация Дефолт 1998 года Вторая чеченская война Приоритетные национальные проекты Конфликт в Южной Осетии 2008 года Экономический кризис 2009 года Майские указы 2012 года Сочинская Олимпиада 2014 года Присоединение Крыма к Российской Федерации Операция в Сирии Повышение пенсионного возраста Пандемия коронавируса Поправки к Конституции Специальная военная операция на Украине
Наименования Правители Войны Хронология

В начале 1601 года Григорий вернулся в столицу. Двоюродный дед — инок кремлёвского Чудова монастыря Елеазар (в миру Замятня Матвеевич Отрепьев) — взял его в обитель, где монах провёл около года^[48]. Григорий проявил себя не только как книгописец, но и как составитель церковных служб. В этом качестве он обратил на себя внимание чудовского архимандрита Пафнутия, сделавшего его своим келейником. Монах, в частности, составил службу святому митрополиту Петру. Вероятно, архимандрит порекомендовал талантливого автора патриарху Московскому Иову, который принял его в своё окружение. Патриарх рукоположил Григория во диаконы и сделал одним из секретарей^[49]. В этом качестве чернец присутствовал на заседаниях Освященного собора и Боярской думы, а также, по всей видимости, имел доступ к патриаршему архиву. Это позволяет объяснить неплохое знание Григорием ситуации при царском дворе и обстоятельств гибели царевича Дмитрия Ивановича в 1591 году.

Ещё находясь в Чудовом монастыре, монах Григорий, если верить версии царского правительства, расспрашивал чернецов о подробностях убийства царевича Дмитрия, а также о придворных правилах и этикете. Позже он якобы в шутку стал говорить старцам: «яко царь буду на Москве»^[50][51]. Царь Борис приказал сослать чернеца в соловецкий Преображенский монастырь. По версии «Нового летописца», Григория выручил его родственник — дворцовый дьяк Семён Ефимьев, который не стал торопиться с выполнением приказа. Это позволило монаху в конце февраля 1602 года вторично сбежать из Москвы^[52].

На Варварском крестце Григорий встретил старца Варлаама (Яцкого)^[d] и договорился идти вместе с ним якобы на богомолье — сначала в Киево-Печерский монастырь, а затем в Иерусалим. На следующий день в Иконном ряду к ним присоединился чудовский старец Мисаил (в миру М. Т. Повадин, сын боярский из Серпейска), с которым Григорий условился о богомолье раньше^[53][54].

Дальнейшая канва событий восстановлена учёными в первую очередь по «Извету» самого монаха Варлаама, вошедшему в состав так называемого «Иного сказания» о Смутном времени^[55]. По словам Варлаама, «пошли за Москву-реку и наняли подводы до Болхова, а из Болхова до Карачева, а из Карачева до Новгорода Северского». Уходя на юг, трое монахов спасались от массового голода, охватившего Русское царство^[55].

Пробыв в новгород-северском Спасо-Преображенском монастыре весь Великий Пост, путники 19 (29) апреля 1602 года отправились в Стародуб. Взяв в качестве провожатого некоего «Ивашку Семёнова, отставленного старца», они перешли границу с Речью Посполитой и через Лоев и Любеч попали в Киев^[5][56][57].

Григорий со спутниками около трёх недель жил в Киево-Печерском монастыре, а в начале мая 1602 года переехал на Волынь, во владения крупнейшего покровителя православия в Великом княжестве Литовском — князя К. К. Острожского. Некоторое время Григорий оставался в Дерманском Троицком монастыре[58].

В РГАДА хранится экземпляр острожского издания «Книги о постничестве» святителя Василия Великого 1594 года с дарственной надписью от имени князя К. К. Острожского «Григорию с братьею с Варлаамом да с Мисаилом». Подарок датирован 14 (24) августа 1602 года. Аутентичность дарственной записи вызывает сомнения^[59]. Позднее, в письме польскому королю от 3 марта 1604 года, князь К. К. Острожский отрицал знакомство с самозванцем. Нунций К. Рангони, в свою очередь, сообщал, что гайдуки князя выпроводили Лжедмитрия и аудиенции у князя К. К. Острожского он не получил^[59].

Монах Варлаам в «Извете» отмечал, что на Волыни Григорий сначала не пытался выдавать себя за царевича. Впрочем, согласно другим источникам, беглый чернец стал называть себя чудесно спасшимся сыном Ивана IV уже в Киеве, после чего игумен Печерской лавры и выгнал всех четверых путников^[58].

Сбросив с себя клобук, Григорий Отрепьев в качестве мирянина осенью 1602 года явился в местечко Гоща, которое принадлежало гаевскому кастеляну Гавриилу Гойскому — маршалку при дворе острожского князя. Там будущий самозванец посещал школу социниан, где на протяжении двух лет учился польскому и латинскому языку^[60]. Варлаам, как отмечено в «Извете», пытался пожаловаться князю К. К. Острожскому на недостойное православного монаха поведение Григория, но получил ответ, что «здесь такова земля — как кто хочет, тот в той вере и пребывает»^[55].

Весной 1603 года Григорий Отрепьев, вероятно, побывал в Запорожской Сечи. Как отмечал историк Р. Г. Скрынников, установив через Сечь связь с донскими казаками, самозванец получил первые твёрдые обещания поддержки^[61][62].

Версия о тождественности Лжедмитрия I и Григория Отрепьева неоднократно подвергалась критике и в XIX, и в ХХ веке. В частности, американский историк Ч. Даннинг собрал свидетельства русских и иностранных современников самозванца, утверждавших, что он никак не мог быть Григорием Отрепьевым^[63]. Исследователь указал на нестыковки и противоречия в разных исторических источниках, а также на следы манипуляций с фактами. Предполагаемые подтасовки Ч. Даннинг приписывал «пропаганде» царя Василия IV, заинтересованного в очернении свергнутого им предшественника^[64]. Одним из наиболее весомых аргументов против тождества Лжедмитрия I и Отрепьева считалось утверждение французского наёмника Ж. Маржерета о том, что Отрепьев был старше самозванца и якобы был всё ещё жив после убийства последнего в 1606 году^[65].

Многочисленные альтернативные версии делятся на две группы.

Прежде всего, это предположение о том, что Лжедмитрий I на самом деле был «чудесно спасшимся» царевичем Дмитрием Ивановичем. В пользу этой версии, впервые высказанной голландским торговцем и дипломатом И. Массой, свидетельствовали, по мнению её сторонников^[66][67][68], многократно подтверждённая источниками искренняя вера претендента на престол в то, что он и есть царевич; неплохое знание обстоятельств московской придворной жизни; лёгкость, с которой М. Ф. Нагая признала предполагаемого сына. Главный аргумент против — тщательно задокументированная работа следственной комиссии по Угличскому делу. Трудно представить, как следователи во главе с боярином И. В. Шуйским могли не заметить или как (и зачем) сумели скрыть подмену спасшегося царевича другим убитым ребёнком. Также у самозванца не наблюдалось никаких симптомов эпилепсии, которой, как утверждалось в документах по Угличскому делу, страдал царевич Дмитрий. Что же касается признания матери, то та же инокиня Марфа до появления Лжедмитрия I делала вклады на помин души «убиенного царевича Димитрия»^[69].

Отстаивать версию о правдивости чудесного спасения Дмитрия Ивановича историкам XVIII—XIX века было сложно ещё и по идеологическим причинам: пришлось бы отрицать святость царевича Дмитрия Угличского, мощи которого находились в Архангельском соборе Кремля. А после восстания Е. И. Пугачёва осуждение самозванства в России стало одной аксиом государственной идеологии. Среди известных историков к мысли о том, что царевич Дмитрий мог избежать смерти и добиться воцарения, склонялись Г. Ф. Миллер^[70], К. Н. Бестужев-Рюмин, А. С. Суворин^[71],

Ко второй группе относятся версии, авторы которых не оспаривали самозванство Лжедмитрия I, однако предлагали отличные от Григория Отрепьева кандидатуры на эту роль.

Например, очевидец событий, немецкий наёмник на русской службе К. Буссов утверждал, что московские бояре отправили монаха Григория Отрепьева в Речь Посполитую с поручением найти и представить к польскому двору подходящего самозванца. Им якобы оказался незаконный сын покойного польского короля Стефана Батория^[72]. Сторонники этой или близких по смыслу версий указывали на то, как легко самозванец нашёл общий язык с родовитыми шляхтичами. Отмечалось, что он был неплохим наездником, умел стрелять, владел саблей и, в отличие от московитов, неплохо танцевал. Кроме того, он свободно и без акцента говорил по-польски.

Русский историк Н. И. Костомаров также доказывал, что Лжедмитрий I был подготовлен не московскими боярами, а «где-то в польских владениях»^[73]. Д. И. Иловайский считал самозванца уроженцем Западной Руси и выходцем из польской шляхты, которого поляки использовали для разжигания смуты в Русском царстве^[74].

Эти версии в значительной степени потеряли весомость после находки отцом Павлом (Пирлингом) в архивах Ватикана собственноручного письма Лжедмитрия I папе Римскому Клименту VIII, написанного в апреле 1604 года. Лингвисты и историки И. А. Бодуэн де Куртене, В. А. Бильбасов и С. Л. Пташицкий проанализировали факсимильную публикацию письма и однозначно доказали, что документ написан выходцем из Русского царства, который недостаточно хорошо владел письменным польским языком^[75].

Историк Е. Н. Щепкин высказал предположение, что Лжедмитрий был незаконнорожденным сыном царя Ивана IV или его сына Ивана. По мнению исследователя, самозванец и Григорий Отрепьев — разные люди. Более того, Отрепьевых якобы было двое: один из Галича, другой из Углича^[76].

С. Ф. Платонов и В. О. Ключевский признавали, что имевшихся данных недостаточно для однозначного ответа на вопрос о происхождении Лжедмитрия. Однако оба историка не сомневались, что он был самозванцем и выходцем из Русского царства^[77]. Такой подход в конце ХХ — начале XXI века поддержал украинский историк В. И. Ульяновский^[78].

Историк Ч. Даннинг возродил версию С. Ф. Платонова о том, что к самозванческой интриге причастны Романовы или Нагие. Ч. Даннинг предположил, что они специально воспитывали смолоду, вероятно, сына кого-то из своих холопов в качестве «царевича Дмитрия», готовя из него инструмент для свержения царя Бориса^[79]. Такое объяснение позволяет задействовать три аргумента, приведённые выше в пользу первой версии, и одновременно нейтрализовать главные возражения против неё. Однако найти в исторических источниках неопровержимые доказательства в пользу многолетнего аристократического заговора не удалось. Более того, российский историк А. П. Павлов приводил справедливые возражения: если царь Борис подозревал Романовых и их сторонников, не ясно, зачем он существенно смягчил опалу против них в конце своего царствования. К тому же сторонники Романовых — Ф. И. Шереметев, А. И. Бахтеяров и другие — активно участвовали в военных действиях против войск Лжедмитрия^[80].

Российский историк В. Н. Козляков полагал, что на разных этапах те или иные политические силы пытались использовать самозванца, однако никакого «большого заговора» не было — ни со стороны поляков-католиков, ни со стороны московских бояр^[81].

Летом 1603 года Лжедмитрий I объявился в Брагине — имении православного князя А. А. Вишневецкого, которому открыл своё «царское происхождение». По версии «Нового летописца», самозванец притворился умирающим, на исповеди поведал свою «тайну» священнику, а тот немедленно уведомил князя. В доказательство своих слов лжецаревич показал магнату золотой наперсный крест, якобы переданный ему матерью^[82].

«Дмитрий Самозванец у Вишневецкого». Картина Н. В. Неврева, 1876 год

Согласно легенде, князь А. А. Вишневецкий устроил дополнительную проверку: выходец из Ливонии, будто бы попавший в своя время в русский плен и оказавшийся в Угличе при особе царевича, немедленно «признал» в самозванце чудесно спасшегося Димитрия Ивановича по бородавке на носу^[83][84].

Западнорусский магнат в это время конфликтовал с Русским царством из-за пограничных городков Прилуки и Снетино. Не удивительно, что внезапный претендент на московский трон встретил в Брагине самый тёплый приём. 7 октября 1603 года князь А. А. Вишневецкий сообщил о появлении царевича великому коронному канцлеру Я. Замойскому. Вскоре вести дошли и до польского короля Сигизмунда III^[85].

Донские казаки, с которыми Лжедмитрий I списался либо во время пребывания в Запорожской Сечи, либо позже, сообщили, что отправляют к нему послов как к законному государю. Эти послы были задержаны на границе Речи Посполитой князем Я. К. Острожским. Однако король приказал пропустить их и направить в Краков. Туда же был вызван и Лжедмитрий^[86].

Перед прибытием в Краков князь А. А. Вишневецкий познакомил Лжедмитрия I со своим двоюродным братом — католиком князем К. К. Вишневецким. В начале 1603 года тот женился на Урсуле Мнишек — сестре будущей русской царицы Марины Мнишек^[87]. Зимой 1603—1604 года самозванец предстал перед отцом сестёр — сандомирским воеводой Ю. Мнишеком в его замке в Самборе^[88][89]. Шляхтич счёл, что поддержка претендента на царский трон даст возможность погасить многочисленные долги — за счёт царской и королевской казны. Чтобы поставить лжецаревича под полный контроль, сандомирский воевода решил женить его на своей дочери Марине. Лжедмитрий пообещал будущему тестю часть Смоленской и Северской земель со всеми доходами от них^[5][90].

Весть о появлении самозванца в Речи Посполитой достигла Москвы и, по-видимому, сильно встревожила царя Бориса. Патриарх Московский Иов направил князю К. К. Острожскому письмо с просьбой схватить Лжедмитрия и отправить его в Русское царство на церковный суд — за поругание «иноческого образа»^[91]. Однако к тому моменту самозванец уже находился под покровительством князей А. А. Вишневецкого и К. К. Вишневецкого. Тогда царское правительство предложило князю А. А. Вишневецкому выдать Лжедмитрия, обещая в обмен пойти на территориальные уступки. Сделка не состоялась^[92].

12 декабря 1603 года король Сигизмунд III своим универсалом запретил подданным продавать в Запорожскую Сечь селитру, порох и олово, а также набирать новых казаков. Таким образом, Лжедмитрию I необходимо было заручиться помощью короля — в том числе для того, чтобы привлечь казаков к походу на Москву^[93].

5 (15) марта 1604 года польский король Сигизмунд III в присутствии нунция К. Рангони дал Лжедмитрию аудиенцию в краковском замке на Вавеле. Встреча была неофициальной, поскольку между Речью Посполитой и Русским царством действовало перемирие, по условиям которого стороны не должны были вмешиваться во внутренние дела друг друга. Самозванец дал обязательство передать королю части Смоленщины и Северской земли (включая уже обещанные Ю. Мнишеку районы) и соединить Русское царство и Речь Посполитую унией. Схожий план унии польские дипломаты безуспешно предлагали посольству царя Бориса ещё на переговорах о мире в 1600 году. Лжедмитрий также обещал, что Русское царство будет воевать против Швеции на стороне Речи Посполитой и что иезуиты получат разрешение свободно распространять католичество в Москве. Таким образом, Сигизмунд III планировал с помощью русских войск вернуть себе шведский трон, откуда он был ранее изгнан протестантами^[7].

«Присяга Лжедмитрия I польскому королю Сигизмунду III на введение в России католицизма». Картина Н. В. Неврева, 1874 год

В Кракове Лжедмитрий также встретился с двоюродным братом Ю. Мнишека — главой Краковской академии кардиналом Б. Мацеёвским, а 19 марта 1604 года — с папским нунцием К. Рангони^[94][2]. Сохранилось донесение К. Рангони в Рим с подробным пересказом версии чудесного спасения царевича Дмитрия, изложенной самозванцем. Тот утверждал, что неназванный воспитатель, предвидя покушение, якобы заказанное царём Борисом, подменил мальчика и спас его. Причём даже мать не распознала подмену и была уверена, что её сын погиб. Воспитатель перед смертью перепоручил Дмитрия опять же неназванному боярскому сыну. А тот через несколько лет — опять же перед смертью — посоветовал юноше принять постриг, чтобы скрыться от возможного преследования. После того, как один из монахов узнал в чернеце царевича, последний был вынужден бежать в Речь Посполитую^[95][96]. В дневнике М. Мнишек содержится схожая по смыслу версия — с той лишь разницей, что главным спасителем назван безымянный итальянский доктор^[e]. Обстоятельства гибели мальчика, которым якобы подменили царевича, противоречат фактам, изложенным в протоколах следствия по Угличскому делу и в иных показаниях очевидцев^[97].

В обмен на помощь папы Римского лжецаревич обещал после захвата престола вступить в антиосманский военный союз с Речью Посполитой. Представители понтифика на этом не остановились. Они вынудили Лжедмитрия пообещать, что он добьётся унии католической и Русской православной церквей^[2].

С конца марта к беседам с самозванцем подключились польские иезуиты — настоятель монастыря святой Варвары К. Савицкий. В подготовке прозелита, который обещал преодолеть раскол церквей, участвовал даже П. Скарга. Лжедмитрий I согласился принять католичество, но при обязательном соблюдении тайны. 7 (17) апреля 1604 года самозванец перешёл в католическую веру, без чего была невозможна его свадьба с М. Мнишек^[6]. На следующий день лжецаревич собственной рукой написал на польском языке письмо папе Римскому, уведомив понтифика о принятии католической веры. 14 (24) апреля 1604 года, перед отъездом из Кракова, Лжедмитрий передал это письмо нунцию К. Рангони^[98].

Сигизмунд III первоначально собирался отправить вместе с самозванцем коронную армию. Однако польский сейм не поддержал эту идею, не веря в успех авантюры и опасаясь войны с Русским царством, которое, казалось, сумело восстановить потенциал за время правления царя Бориса. Поэтому король тайно признал Лжедмитрия наследником Ивана IV, назначил ежегодное содержание в 40 тысяч злотых (с учётом обязательств самозванца это фактически был заём) и разрешил на эти деньги набрать в Великом княжестве Литовском «добровольцев»-наёмников среди шляхты. Участие в походе оформлялось как частная инициатива панов^[99][100].

Царь Борис в 1604 году отправил в Краков дядю Г. Б. Отрепьева — Смирного Отрепьева — с тайной миссией добиться очной ставки и уличить племянника. Встреча не состоялась^[101].

Князь К. К. Вишневецкий и Ю. Мнишек вместе с самозванцем вернулись в Самбор, где Лжедмитрий сделал официальное предложение Марине Мнишек. Оно, разумеется, было принято. 15 (25) мая 1604 года Лжедмитрий подписал брачный договор, обязавшись после воцарения жениться на Марине, отдать ей в удел Новгородскую и Псковскую земли со всеми доходами, а также выплатить семье невесты 1 миллион злотых и прислать будущей жене драгоценности, серебро и дорогие ткани. Самозванец также обещал привести Русское царство в католичество. На исполнение всех условий отводился год, в противном случае М. Мнишек получала право развестись с женихом, сохранив все земельные пожалования^[102][103]. 2 (12) июня 1604 года стороны подписали ещё один документ: лжецаревич обещал Ю. Мнишеку Северскую землю без шести городов, которые, как выяснилось, должны были достаться польскому королю. Смоленскую землю также предстояло поделить между Сигизмундом III и сандомирским воеводой. Более того, Лжедмитрий обязался компенсировать Ю. Мнишеку утрату частей Смоленщины и Северщины, которые отходили королю^[104].

«Марина Мнишек и Дмитрий Самозванец в саду Самборского замка». Гравюра Г. Ф. Галактионова, первая четверть XIX века

Таким образом, самозванец, не стесняясь, раздавал полякам обещания, которые он, как показало будущее, не собирался выполнять. Лжедмитрий показал себя талантливым и изворотливым политиком: не имея иных ресурсов, кроме весьма сомнительной истории о своём чудесном спасении, фальшивый царевич сумел за короткий срок заручиться поддержкой польского короля, католической церкви, ряда влиятельных представителей шляхты Речи Посполитой, получить деньги и разрешение на сбор наёмников для московского похода^[105].

Ю. Мнишек, в свою очередь, начал немедленно извлекать выгоду из своих планов. Король, тайно поддержав самозванца, простил его будущему тестю недоимки по налогу с коронных земель. Эти деньги разрешалось потратить на организацию московского похода^[106]. Ю. Мнишек взял на себя набор наёмников. Что касается его дочери Марины, то исторические источники, включая её собственный дневник, свидетельствуют о стремлении к власти как основном мотиве действий аристократки^[107].

Дмитрий же, вероятно, действительно любил Марину. По крайней мере, став царём, он не отказался от обещания жениться на ней, хотя большинство других обязательств перед покровителями выполнять не стал. Между тем, женитьба на недостаточно знатной представительнице шляхетского рода, да ещё и католичке, сулила претенденту в православные русские цари не столько дивиденды, сколько проблемы^[108].

К началу сентября 1604 года войско Лжедмитрия насчитывало 2,5 тысячи наёмников (580 гусар, около 500 пехотинцев, 1 420 донских казаков)^[109]. В середине сентября оно двинулось от Львова к Киеву^[110].

Лжедмитрий стал рассылать по русским городам грамоты с обличением царя Бориса^[90]. В ответ самодержец в сентябре 1604 года направил в Великое княжество Литовское своего посланника — П. Г. Огарёва. Русское правительство требовало казнить самозванца (обвиняя его в том числе в ереси, чернокнижии и «призывании нечистых духов»), угрожая в противном случае сообщить императору Священной Римской империи, а через него — папе Римскому и европейским государям о том, что польский король нарушает условия мирного договора^[111][112].

По пути к границе с Русским царством численность сил самозванца выросла за счёт отрядов запорожских и донских казаков во главе с атаманом А. Т. Корелой^[9]. 12 октября 1604 года Лжедмитрий с войском вошёл в Киев, где, если верить В. Н. Татищеву, составил послание царю Борису. Перечислив все реальные и воображаемые вины противника (от репрессий в отношении бояр и покушения на самого царевича до поджогов Москвы и наведении на Русское царство крымских татар), самозванец фактически объявил ему войну^[113].

Опасаясь конфликта с Русским царством, князья Острожские пытались помешать переправе войска самозванца через Днепр. Они запретили перевозчикам помогать отрядам Лжедмитрия. Тогда 13 (23) октября 1604 года самозванец выдал киевским мещанам грамоту с обязательством предоставить право беспошлинной торговли в Русском царстве. То ли эти посулы, то ли страх киевлян перед длительным соседством со слабо дисциплинированными казаками помогли: в течение трёх дней отряды Лжедмитрия переправились на другой берег^[114][115].

16 (26) октября 1604 года Лжедмитрий с отрядом из 1 тысячи польских гусар, 0,5 тысячи наёмников-пехотинцев и 2 тысяч казаков вторгся на территорию Северской земли^[8]. Как отмечал российский историк Д. В. Лисейцев, именно появление отряда Лжедмитрия I на территории Русского царства однозначно воспринималось в документах приказного делопроизводства, актовом материале и челобитных частных лиц первой четверти XVII века в качестве начала Смутного времени^[116].

21 (31) октября 1604 года самозванец принял присягу жителей первого русского города — Моравского острога. Царские воеводы Б. В. Лодыгин и Е. В. Безобразов пытались организовать сопротивление, но были схвачены и выданы Лжедмитрию^[9].

Лжецаревича активно поддержали представители всех обиженных царём Борисом сословий и сословных групп — местные служилые люди по прибору, дворянские корпорации Юга Русского царства, население относительно крупных городов, а также крестьяне и пришлое казачество^[10][11].

Поход Лжедмитрия I в Русское царство. Карта-схема^[117]

26 октября (5 ноября) 1604 года казаки Лжедмитрия заняли Чернигов. Воевода князь И. А. Татев с небольшим отрядом стрельцов заперся в замке и даже отбил штурм. В отместку наёмники Лжедмитрия разграбили посад, хотя жители Чернигова добровольно перешли на сторону самозванца. Вскоре гарнизон крепости восстал. Воеводы были связаны и выданы Лжедмитрию^[118]. Царские войска во главе с боярином князем Н. Р. Трубецким и окольничим П. Ф. Басмановым, для которых маршрут противника оказался неожиданностью, не успели прийти на помощь крепости^[119]. Черниговские воеводы князья И. А. Татев и П. М. Шаховской присягнули лжецаревичу, ещё один воевода — Н. С. Воронцов-Вельяминов — отказался целовать крест самозванцу и был казнён. В Чернигове, который по приказу царя Бориса специально готовился к «осадному сидению», самозванец получил значительную казну, припасы и 12 пушек. Войско «Дмитрия Ивановича» насчитывало уже около 10 тысяч человек^[9].

В ноябре 1604 года русское посольство сообщило императору Священной Римской империи Рудольфу II о том, что Речь Посполитая, помогая самозванцу, грубо нарушает условия мира с Русским царством. В частности, указывалось, что подданные польского короля в составе войск самозванца вторглись на территорию Северской земли, где, согласно условиям перемирия, могли находиться только отряды местного дворянского ополчения. Царь Борис даже просил императора передать послание о короле-клятвопреступнике папе Римскому^[120].

11 (21) ноября 1604 года отряды самозванца осадили Новгород-Северский, гарнизоном которого численностью в 1,5 тысячи человек командовали воеводы Н. Р. Трубецкой и П. Ф. Басманов. Осаждённые заранее сожгли посад, чтобы осаждавшим негде было укрыться от ноябрьских холодов. Генеральный штурм, состоявшийся в ночь на 18 (28) ноября 1604 года, провалился. Крупные потери (до 4 тысяч человек) привели к раздорам в лагере самозванца между шляхтой и казаками. Однако 18 (28) ноября 1604 года Лжедмитрию сдался Путивль — единственная каменная крепость Северской земли. Это позволило сторонникам самозванца восстановить единство^[121].

Путивльский воевода князь В. М. Рубец-Мосальский и дьяк Б. И. Сутупов, посланный царём Борисом в войско с денежным жалованьем, переметнулись к Лжедмитрию и стали одними из самых преданных его сторонников^[122][123].

Откликнувшись на призывы, содержавшиеся в «прелестных письмах»^[f], на сторону самозванца за несколько недель перешли Рыльск, Севск, Курск, Валуйки, Оскол, Кромы и Комарицкая волость, Белгород и Царёв-Борисов^[123][124]. Историк А. П. Павлов отмечал, что это, как правило, происходило по инициативе нижних слоёв посадского населения. Воеводы (даже те, что впоследствии стали верными сторонниками самозванца) в большинстве своём пытались оказывать сопротивление и попадали в плен к горожанам, которые затем выдавали их Лжедмитрию^[125].

Князь Д. И. Шуйский с войсками стоял в Брянске и лишь слал в Москву просьбы прислать дополнительные силы^[126].

По приказу царя Бориса к концу 1604 года был проведён набор даточных людей с монастырей, приказных, вдов и всех, кто не мог сам выйти на службу. Подобные меры принимались только в чрезвычайных обстоятельствах^[127][128]. Новым центром сбора царских войск стала Калуга. Пять полков под общим командованием главы Боярской думы князя Ф. И. Мстиславского направились на помощь осаждённому Новгороду-Северскому^[129]. 21 (31) декабря 1604 года это войско потерпело поражение в битве под Новгород-Северском — первом крупном сражении Смутного времени^[130]. Боярин князь Ф. И. Мстиславский был ранен^[131].

Патриарх Московский Иов поддержал царя Бориса и предал самозванца анафеме как расстригу, вероотступника и агента католиков^[2].

1 (11) января 1605 года в лагере Лжедмитрия взбунтовались польские наёмники, требовавшие выплаты жалованья. Лжедмитрий вставал перед польскими офицерами на колени, умоляя остаться с ним, но получал в ответ оскорбления. На следующий день значительная часть наёмников ушла, разграбив обозы. Самозванец сжёг лагерь под Новгородом-Северским и отступил к Путивлю. 4 (14) января 1605 года Ю. Мнишек объявил о своём отъезде в Речь Посполитую на сейм, пообещав прислать новые подкрепления^[12]. С самозванцем остались около 1,5 тысяч польско-литовских наёмников. От краха его спасло появление 12 тысяч запорожских казаков, пришедших к нему на помощь. Лжедмитрий расположился в Севске^[132][133].

Как отмечал историк В. Д. Назаров, после ухода большинства поляков выступление Лжедмитрия I превратилось в собственно русское социальное и военно-политическое движение, а конфликт стал приобретать всё больше черт гражданской войны^[134].

21 (31) января 1605 года московское войско под командованием князя В. И. Шуйского разгромило отряды самозванца в битве при Добрыничах^[135][136]. Во время сражения под Лжедмитрием ранили лошадь. От смерти самозванца спас бывший воевода Путивля князь В. М. Рубец-Мосальский; они ушли от погони на одной лошади^[137][138]. Лжедмитрий потерял до 10 тысяч человек (две трети войска) убитыми; вся его артиллерия (30 пушек) досталась победителям. В царском войске потери составили около 500 человек убитыми^[139].

Лжедмитрий бежал в Путивль, который стал резиденцией самозванца. Горожане приняли решение о сборе чрезвычайного налога на выплату жалованья его ратным людям^[135]. В Путивле «Дмитрий Иванович» узнал, что на его сторону перешли Воронеж, Елец и Ливны^[139].

В феврале 1605 года русский посол П. Г. Огарёв выступил на Варшавском сейме, повторив обвинения в адрес польского короля. Сейм выступил за сохранение перемирия с Русским царством и запретил королю поддерживать лжецаревича на государственном уровне. Сигизмунд III не утвердил постановление сейма, но пообещал прислать в Москву послов, чтобы окончательно договориться о «вечном мире»^[140][141].

После победы под Добрыничами царские воеводы не стали преследовать бежавшего самозванца и вместо этого осадили Рыльск, но столкнулись с упорным сопротивлением. Осада продолжалась около двух недель и завершилась неудачей. На фоне тягот зимней кампании и проблем с подвозом припасов дворяне стали разъезжаться из войска по домам^[142][139].

Военачальники отыгрались на Комарицкой волости, отдав её на разграбление касимовским татарам. Жители подверглись массовым казням за поддержку Лжедмитрия. Это лишь ожесточило население Северской земли^[143][144].

Со своей стороны Лжедмитрий I всячески поддерживал образ милостивого православного царевича. По его приказу чудотворная Курская Коренная икона Божией Матери «Знамение» была перенесена из Курска в Путивль. В дальнейшем чудотворный образ сопровождал самозванца в походе на Москву. Лжедмитрий пообещал после воцарения отменить на 10 лет налоги для Северской земли. На подконтрольных ему территориях претендент на трон аннулировал десятинную пашню в пользу государства. В феврале—марте 1605 года на сторону самозванца перешли большинство южных городов^[134].

Царь Борис, крайне недовольный отступлением от Рыльска, стал угрожать опалой воеводам, которые «тово Гришки не умели поимать». Как утверждает автор «Нового летописца», угрозы подорвали лояльность военачальников и впоследствии подтолкнули их к измене^[144].

Вместо похода на Путивль царские войска присоединились к осаде Кром, которую с января 1605 года вёл Ф. И. Шереметев^[145]. Защитники крепости стойко держались, несмотря на массированные обстрелы, практически полностью уничтожившие защитные укрепления^[146].

Самозванец продолжал рассылать из Путивля «прелестные письма» по городам Русского царства. Чтобы ослабить аргументы царского правительства, Лжедмитрий даже демонстрировал некоего старца Леонида, которого он выдавал за Григория Отрепьева^[147][148].

Лжецаревич направил в Речь Посполитую посольство во главе с князем И. А. Татевым: миссия везла обращение к Сигизмунду III, составленное от имени жителей Северской земли, с призывом взять территорию под защиту. Это привело бы к прямому столкновению Речи Посполитой и Русского царства, на что и рассчитывал самозванец^[149]. Однако король задержал посольство, а князь И. А. Татев смог попасть в Краков лишь в июле 1605 года^[2].

Иезуиты, которые сопровождали самозванца, сообщали, что в марте 1605 года в Путивле были пойманы три православных монаха, якобы пытавшихся отравить Лжедмитрия по заданию царя Бориса^[150][148].

13 (23) апреля 1605 года царь Борис скоропостижно скончался, успев перед смертью принять постриг под именем Боголепа. Главные чины Боярской думы в этот момент находились в войске — под Кромами. Бояре князь Ф. И. Мстиславский, В. И. и Д. И. Шуйские были немедленно отозваны в Москву. Однако они, по всей видимости, не успели вернуться в столицу к «наречению» Фёдора Борисовича на царство — решением Освященного собора, представителей всех сословий и всех городов, «опричь Чернигова и Путимля». Историк Р. Г. Скрынников не исключал, что права Фёдора Борисовича на престол были подтверждены спешно созванным Земским собором^[151]. Как отмечал В. Н. Козляков, «наречение» вместо прямой передачи престола от отца к сыну потребовалось именно потому, что на трон претендовал ещё один «прирождённый» наследник — «царевич Дмитрий». Сразу после «наречения» москвичи принесли присягу Фёдору Борисовичу. И. Масса утверждал, что это произошло 16 (26) апреля 1605 года^[152].

1 (11) мая 1605 года из Москвы по городам Русского царства были разосланы грамоты с текстом присяги. Подданные в частности должны были дать обещание «к вору, который называется князем Дмитрием Углицким, не приставать, и с ним, и с его советники ни с кем не ссылатись ни на какое лихо, и не изменити, и не отъехати». Отказ от прямого упоминания имени Григория Отрепьева в тексте присяги лишь усилил подозрения подданных в том, что самозванец мог быть истинным царевичем Дмитрием Ивановичем^[153].

Царь Фёдор Борисович сделал щедрые вклады в монастыри на помин души отца. От имени нового правителя на протяжении шести недель раздавали милостыню в крупнейших городах. Была снята опала с князя И. М. Воротынского и Б. Я. Бельского, которые смогли вернуться в Москву из ссылки^[154].

Одновременно с рассылкой по городам грамот о присяге в царское войско под Кромами отправились новые воеводы — бояре князь М. П. Катырев-Ростовский и П. Ф. Басманов. Но 3 (13) мая 1605 года была составлена новая роспись полков. Фактический глава царского правительства боярин С. Н. Годунов назначил командовать сторожевым полком своего зятя А. А. Телятевского. А боярин П. Ф. Басманов, несмотря на свои заслуги и знатность, получил назначение лишь вторым воеводой Большого полка, оказавшись в подчинении у А. А. Телятевского. Местнические нормы были нарушены и в отношении некоторых других воевод, что перессорило военачальников разных полков^[155].

7 (17) мая 1605 года князья В. В. и И. В. Голицыны, боярин П. Ф. Басманов, которые 19 (29) апреля 1605 года целовали крест царю Фёдору, нарушили присягу и перешли на сторону самозванца — вместе с полками из южных земель Русского царства^[g][13][156]. Мятежники соединились с гарнизоном Кром и разогнали колеблющиеся отряды, причём ни одна из сторон не применяла оружие^[157].

12 (22) мая 1605 года самозванец приказал отпустить на отдых всех дворян и детей боярских из заокских городов, а также многих стрельцов и казаков — то есть сделал то, от чего отказывалось ещё правительство царя Бориса, и таким образом добился дополнительной популярности. Более того, отпущенные из войска служилые люди способствовали тому, что на сторону Лжедмитрия стали без боя переходить всё новые города^[158].

19 (29) мая 1605 года Лжедмитрий, который за 4 дня до этого выступил в поход из Путивля, сделал остановку в Кромах. Там он нашёл брошенный осадный лагерь, 70 пушек, значительные запасы ядер и пороха. Небольшая часть царского войска во главе с князем М. П. Катыревым-Ростовским и А. А. Телятевским сохранила верность Фёдору Борисовичу и отступила к Москве^[156].

Самозванец сформировал костяк собственной Боярской думы, которую возглавил князь В. В. Голицын. Думные чины были, в частности, пожалованы боярам М. Г. Салтыкову, П. Ф. Басманову, Ф. И. Шереметеву. Прибыв в Орёл, Лжедмитрий поставил князя В. В. Голицына командовать войском (которому не доверял) и отправил его брать Москву^[159][156]. Однако верные царю Фёдору стрельцы 28 мая (7 июня) 1605 года смогли остановить отряды противника, удержав переправы через Оку под Серпуховом^[160][161].

Тогда в Москву с грамотой от «царевича Дмитрия» были отправлены Г. Г. Пушкин и Н. М. Плещеев. Они проникли в столицу не с юга, где их пытались перехватить власти, а с севера. Как отмечал историк Р. Г. Скрынников, посланцам Лжедмитрия, вероятно, помог отряд казаков во главе с атаманом А. Т. Корелой, перерезавший подвоз продовольствия к Москве по Ярославской дороге^[162].

Заручившись поддержкой жителей подмосковного Красного села, Г. Г. Пушкин и Н. М. Плещев 1 (11) июня 1605 года явились на Красную площадь и на Лобном месте зачитали послание от самозванца. Лжедмитрий призывал москвичей «вернуться» к присяге царю Ивану IV и его наследникам, обещая боярам, дворянам, приказным, торговым и посадским людям не мстить за выступление против него, якобы продиктованное «неведомостию» и боязнью казни со стороны царя Бориса^[163].

Толпа присягнула «царю Дмитрию». Бунтовщики разграбили Кремлёвский дворец. Царь Фёдор, царица-вдова Мария и царевна Ксения были схвачены и помещены под стражу на «старом дворе» Годуновых. Вооружённые люди ворвались в Успенский собор прямо во время литургии и силой вывели патриарха Иова из алтаря. Дворы Годуновых, их родственников Сабуровых и Вельяминовых, а также подворья дьяков и дворян из числа сторонников царя Бориса подверглись грабежу и разорению^[1][14].

Боярская дума была вынуждена 3 (13) июня 1605 года отправить «с повинной» в Тулу своих представителей, выбрав на эту роль второстепенных бояр — князей И. М. Воротынского и А. А. Телятевского. Просить милости Лжедмитрия также отправились Сабуровы и Вельяминовы, которые до Тулы не доехали: в Серпухове П. Ф. Басманов приказал бросить их в тюрьму^[164].

Лжедмитрий демонстративно принял донских казаков прежде бояр. Cамозванец выдал А. А. Телятевского казакам: боярин был избит, а затем посажен в тюрьму^[165]. К присяге членов Государева двора привёл архиепископ Рязанский, грек-киприот Игнатий, который первым из архиереев Русской православной церкви открыто поддержал самозванца^[166].

Грабежи боярских дворов в Москве продолжались около недели. 5 (15) июня 1605 года тело царя Бориса было, как вспоминал архиепископ Арсений Элассонский, «ради поругания» вынесено из Архангельского собора^[166][167].

Лжедмитрий тем временем остановился в Туле, рассылая оттуда по городам грамоты о занятии престола с ложной формулировкой «писано на Москве». За образец был взят текст присяги царю Фёдору. Как и в ней, на первом месте упоминалось имя царицы и великой княгини — только, разумеется, не Марии Григорьевны Годуновой, а инокини «Марфы Фёдоровны всеа Русии»^[h][168].

Новый правитель объявил, что не въедет в Москву, пока не решится судьба свергнутого царя Фёдора. Устранить проблему самозванец поручил боярину князю В. В. Голицыну, князю В. М. Рубцу-Мосальскому, дьяку Б. И. Сутупову, которые взяли с собой давних врагов Годуновых — дворянина М. А. Молчанова, дьяка А. В. Шерефединова, а также трёх стрельцов. Они задушили Фёдора Борисовича, который оказал отчаянное сопротивление, и его мать^[15]. Собравшимся возле «старого двора» Годуновых людям было объявлено, что царь и царица отравились — со страху «испиша зелья и помроша, царевна же едва оживе». Как отмечал архиепископ Арсений Элассонский, это произошло через пять дней после свержения царя Фёдора — то есть не позднее 6 (16) июня 1605 года. Историк В. Н. Татищев, со ссылкой на несохранившиеся летописные свидетельства, называл другую дату — 10 (20) июня 1605 года^[169].

Тела царя Бориса, его жены и сына были похоронены в общей могиле — на кладбище для самоубийц при бедном Варсонофьевском монастыре, вне церковной ограды^[170].

Как утверждали автор «Иного сказания», голландский купец И. Масса и польский дипломат Л. Сапега, царевну Ксению Лжедмитрий насильно сделал своей наложницей, а в декабре 1605 года — по требованию Ю. Мнишека — велел постричь в монахини под именем Ольга и сослать в монастырь^[171][172].

Первый в русской истории патриарх Московский — Иов — был низложен. Сторонники Лжедмитрия действовали так же, как опричники Ивана IV в отношении митрополита Московского Филиппа (Колычева). Боярин Б. Ф. Басманов ввёл Иова в Успенский собор, где перед всем народом назвал виновником «предательств» Бориса Годунова. Стрельцы сорвали с патриарха святительские одежды и «положили» на него «чёрное» монашеское одеяние. Архиерей простым чернецом отправился в якобы добровольную ссылку в старицкий Успенский монастырь, где служил игуменом в годы опричнины Ивана IV^[16][173].

20 (30) июня 1605 года Лжедмитрий торжественно вступил в Москву. Как описывал архиепископ Арсений Элассонский, после великой литии в Успенском соборе самозванец прошёл в Архангельский собор, где публично зарыдал над могилами царей Ивана Васильевича и Фёдора Ивановича^[174].

Вступление войск Лжедмитрия I в Москву. К. Ф. Лебедев.

Авраамий Палицын в «Сказании» сообщал, что дворянин Пётр Тургенев и купец Фёдор Калачник, осмелившиеся публично назвать царя самозванцем и расстригой, были казнены^[175].

21 июня (1 июля) 1605 года Освященный собор вернул Иову сан патриарха, но тут же, по требованию самозванца, объявил сосланного архиерея слепым и неспособным окормлять Русскую церковь^[176][24].

Князь В. И. Шуйский, который возглавлял следствие и официально подтверждал гибель царевича Дмитрия в Угличе в 1591 году, теперь заявил, что на самом деле тогда погиб другой мальчик^[177]. Впрочем, боярин, недовольный перераспределением ролей в Боярской думе, тут же в частной беседе назвал Лжедмитрия самозванцем. Эти слова дошли до П. Ф. Басманова, а тот донёс их «Дмитрию Ивановичу». Царь созвал 23 июня (3 июля) 1605 года совместное заседание Боярской думы и Освященного собора, где обвинил братьев Шуйских в нарушении присяги и подготовке покушения на самодержца. Покаяние не спасло В. И. Шуйского. Он был приговорён к смертной казни; его братья — к пожизненному заключению. Боярин получил помилование лишь непосредственно у плахи — 30 июня (10 июля) 1605 года, в день интронизации нового патриарха Московского. Имущество трёх братьев Шуйских было конфисковано, сами они — сосланы в окрестности Галича^{[178][179][177][17]}.

24 июня (4 июля) 1605 года Собор архиепископов по «совету» самозванца избрал патриархом Московским рязанского архиепископа Игнатия, который ещё в Туле подтвердил права Лжедмитрия на царство и привёл местных жителей к присяге новому правителю. 30 июня (10 июля) 1605 года Игнатий был поставлен в патриархи Московские и всея Руси^[167]. Лояльный предстоятель Русской православной церкви был необходим Лжедмитрию, чтобы провести обряд венчания на царство^[180].

Годуновы и их родственники подверглись репрессиям. С. В. Годунов был убит в тюрьме, С. Н. Годунов — сослан в Переяславль-Залесский, где, по слухам, его уморили голодом. Другие представители рода оказались в ссылке в Нижнем Поволжье и Сибири, Вельяминовы и Сабуровы — в Поволжье и Предуралье^[134].

В то же время Лжедмитрий возвысил противников царя Бориса, в том числе Филарета (Романова), который был возведён в сан митрополита Ростовского и Ярославского. Отобранные у Годуновых имущество и должности достались вернувшимся из ссылки боярам^[181].

17 (27) июля 1605 года Лжедмитрий торжественно встретил в подмосковном селе Тайнинском инокиню Марфу. Она публично признала в самозванце своего сына — царевича Дмитрия Ивановича^[17]. На следующий день Марфа въехала в столицу, поселившись в кремлёвском Вознесенском монастыре^[17].

21 (31) июля 1605 года (в православный праздник Собора двенадцати апостолов и одновременно в день памяти католического святого Игнатия Лойолы — покровителя ордена иезуитов)^[182] Лжедмитрий венчался на царство. В Успенском соборе московского Кремля патриарх Игнатий возложил на голову правителя новую корону, заказанную царём Борисом в Вене у императора Священной Римской империи — для Фёдора Борисовича^[17]. Затем «Дмитрий Иванович» прошествовал в Архангельский собор, где поклонился гробам великих князей Московских, а также царей Ивана IV и Фёдора Ивановича. В храме архиепископ Арсений Элассонский возложил на Лжедмитрия шапку Мономаха. После этого самозванец вернулся в Успенский собор, где состоялась литургия^[18].

Лжедмитрий увеличил численность Боярской думы более чем в полтора раза. Столичное боярство во главе с Б. Я. Бельским сохранило свои посты, однако в состав Боярской думы были включены приближённые Лжедмитрия (в том числе князь В. М. Рубец-Мосальский, Г. Г. Пушкин, Б. И. Сутупов и др.), а также люди, которые находились в опале при царе Борисе (Романовы, Нагие). Часто это сопровождалось нарушением местнических правил, что вызвало раздражение родовитой аристократии^[19].

Лжедмитрий пытался играть на противоречиях между боярскими группировками. Он одобрил перезахоронение останков А. Н. и М. Н. Романовых, князей М. И. и Л. М. Воротынских в их родовых усыпальницах, вернул из ссылки князей Шуйских^[24]. Лжедмитрий раздавал придворные чины, возвысив, в первую очередь, своих ближайших сторонников. Боярин князь В. М. Рубец-Мосальский получил чин дворецкого, возглавив всё дворцовое хозяйство. П. Ф. Басманов стал главой Стрелецкого приказа, получив под командование гарнизон Москвы^[20]. В правление «Дмитрия Ивановича» впервые с чином стольника упоминался будущий герой Смутного времени — князь Д. М. Пожарский^[183].

В то же время самозванец приглашал на службу поляков, надеясь на них как на дополнительную опору своей власти. Арианин Ян Бучинский стал главным секретарём царя^[20]. В Москву вскоре приехал князь А. А. Вишневецкий, который ранее первым из польских аристократов поддержал Лжедмитрия. В награду шляхтич получил часть конфискованного имущества царя Бориса. Однако польский магнат продолжал требовать денег, а потому был быстро отослан из столицы^[184].

Главой Боярской думы остался князь Ф. И. Мстиславский. Лжедмитрий подарил вельможе «старый двор» Бориса Годунова в Кремле, вотчину в Венёве и женил на своей «родственнице» из семьи Нагих^[185]. Стремясь примириться с Боярской думой, царь раздавал чины и должности бывшим сторонникам Годуновых. Например, боярин А. А. Телятевский был прощён, освобождён из тюрьмы и отправлен на воеводство в Чернигов. Боярин князь М. П. Катырев-Ростовский получил воеводство в Новгороде Великом^[186].

Заручиться прочной поддержкой со стороны хотя бы существенной части боярства самозванцу не удалось. Бояре были недовольны засильем иностранных советников, внешнеполитическими планами и стилем жизни царя. Недоверие было взаимным. В конце 1605 года самозванец создал дворцовую стражу из трёх рот иностранных наёмников^[i]. В январе — мае 1606 года были предотвращены три покушения на «Дмитрия Ивановича»^[19].

По подозрению в подготовке одного из покушений был арестован дьяк А. В. Шерефединов — участник убийства царя Фёдора. Дьяка пытали, но заговорщиков он не выдал. Боярская дума добилась прекращения следствия; подозреваемого отправили в ссылку^[187]. Во дворце были казнены семь стрельцов, усомнившихся в происхождении царя после того, как иностранцы лишили их функции телохранителей^[188][189].

Лжедмитрий ввёл польский чин мечника, доставшийся, в награду за поездку за матерью «царя» в Николо-Выксинский монастырь, князю М. В. Скопину-Шуйскому — в будущем ещё одному герою Смутного времени^[183].

Поддерживая образ милостивого правителя, самозванец участвовал в заседаниях Боярской думы, которые теперь постоянно проходили с участием освященного Собора. Самозванец стал называть такой совместный орган Сенатом — по примеру Речи Посполитой^[183]. На заседаниях «Дмитрий Иванович» любил поучать бояр, в том числе приводя примеры из истории других стран, а порой открыто насмехался над «невежеством» членов Боярской думы. Как отмечал Ж. Маржерет, Лжедмитрий «был достаточно разумен, чтобы выступать в роли школьного учителя для своего Совета». Популярности царя среди русской аристократии подобное поведение не способствовало^[190].

По распоряжению Лжедмитрия 29 марта (8 апреля) 1606 года приставы привезли в Кирилло-Белозерский монастырь бывшего царя Симеона Бекбулатовича, который был пострижен в монахи под именем Стефан. Таким образом самозванец избавился от, пусть гипотетического, но претендента на престол^[191].

Лжедмитрий существенно упростил церемониальную сторону дворцовой жизни. Он перемещался по дворцу и даже выходил в город без огромной свиты, по средам и субботам давал аудиенции и принимал челобитья подданных на Красном крыльце дворца, ездил на богомолье верхом на лошади, а не в экипаже. Всё это имело скорее отрицательный эффект. Например, дворцовые трапезы под светскую музыку дали противникам Лжедмитрия повод обвинить его в отступлении от православия^[192].

Лжедмитрий пытался привлечь на свою сторону дворян. Он поощрял коллективные прошения провинциальных детей боярских^[193]. Летом начались смотры уездных корпораций служилых людей по отечеству. Происходила раздача поместий, поместные и денежные оклады были повышены. С конца 1605 года этот процесс охватил всю территорию Русского царства. Дворянам южных уездов было выплачено денежное жалованье за службы 1604—1605 годов. Однако существенное неравенство в размерах жалованья для провинциальных дворянских корпораций разных регионов сохранялось^[21].

7 (17) января 1606 года Боярская дума утвердила приговор о холопах: запрещалось давать кабальную запись на двух владельцев сразу^[j] и предписывалось освободить холопов, которые стали жертвой такого злоупотребления^[194].

Пятилетний срок сыска беглых крестьян был подтверждён. В то же время указом от 1 (11) февраля 1606 года Лжедмитрий запретил возвращать владельцам крестьян, сбежавших во время массового голода начала XVII века. Поскольку земледельцы бежали в основном на юг, указ был выгоден в первую очередь помещикам южных регионов, ранее активно поддержавших самозванца^[22]. Возврату не подлежали и беглые крестьяне, которые из-за бедности переходили к новому хозяину в холопы^[195]. Недовольство малообеспеченной части дворянства центральных и северных частей Русского царства в связи с бегством земледельцев к крупным землевладельцам и/или на окраины государства нарастало^[24].

При Лжедмитрии I был составлен наиболее полный на тот момент свод действующих законов — Судебник 1550 года с дополнительными статьями (в редакции 1606 года)^[24].

Лжедмитрий I предоставил населению Путивля освобождение от налогов на 10 лет^[196]. Все беглые крестьяне и холопы, которые сражались на стороне «Дмитрия Ивановича», были объявлены свободными^[177].

Как подсчитал украинский историк В. И. Ульяновский, за неполный год царь «Дмитрий Иванович» выдал более сотни жалованных грамот монастырям с полным или частичным освобождением от податей. Это вдвое больше, чем за аналогичный период в начале своего правления сделал царь Борис. Впоследствии большинство грамот «расстриги» были уничтожены или спрятаны в монастырских архивах^[23].

В казне не хватало денег после массового голода 1601—1603 годов и раздачи жалованья сторонникам Лжедмитрия. Тяжёлое финансовое положение государство усугубилось выдачей жалованья польским наёмникам и донским казакам, оплатой долгов Ю. Мнишека и расходами на приезд в Москву невесты Лжедмитрия. Пытаясь пополнить казну, самозванец собирал экстраординарные налоги с монастырей, чем восстановил чёрное духовенство против себя^[24].

Чтобы уменьшить злоупотребления при сборе податей, Дмитрий обязал сами земли отправлять с выборными людьми соответствующие суммы в столицу. Взятки в приказах были запрещены, дьяков и подьячих, уличённых в злоупотреблениями, били палками на торгу^[197].

«Дмитрий Иванович» питал страсть к драгоценностям. Он стал постоянным посетителем московских ювелирных лавок, приобретая всё, что попадалось на глаза. Прослышав об этом, в Москву съехались купцы из Польши и Германии. Из-за нехватки денег, самозванец стал рассчитываться с этими торговыми людьми векселями. Однако Казённый приказ вскоре отказался обналичивать эти ценные бумаги. Расходы самозванца фактически оказались под контролем Боярской думы^[198].

Весной 1606 года на Дону появился новый самозванец — 16-летний Илейка Муромец. С подачи казацкого атамана Фёдора Бодырина он выдавал себя за никогда не существовавшего царевича Петра Фёдоровича — внука царя Ивана IV. Отряд до 4 тысяч терских, яицких казаков и беглых холопов стал грабить купцов на Волге, между Астраханью и Казанью. Лжедмитрий пригласил «царевича Петра» в Москву, предложив представить доказательства царского происхождения. Илейка успел добраться только до Свияжска, где узнал о гибели самозванца^[199].

Став царём, Лжедмитрий, вопреки собственным обещаниям, не стал обращать Русское государство в католичество. Иезуиты, которые прибыли в Москву вместе с Лжедмитрием, получили разрешение вести богослужение — но только для служивших самозванцу поляков. Осенью 1605 года на переговорах с А. Госевским «Дмитрий Иванович» не согласился ни на постоянное поселение иезуитов в Москве, ни на строительство в столице католических храмов^[2].

В то же время царь собирался использовать иезуитов для обучения молодёжи. Иностранные наёмники на русской службе сообщали о планах Лжедмитрия основать в Москве коллегию или даже университет, а также пригласить «учёных людей» из Франции. Однако эти намерения царь реализовать не успел^[200][184].

Как покровитель православия, царь оказывал поддержку государственной типографии — Московскому печатному двору. В правление Лжедмитрия мастер Иван Андроников сын Невежин выпустил книгу «Апостол»^[201], мастер Анисим Михайлов сын Радишевский напечатал бо́льшую часть напрестольного «Евангелия»^[202], вышедшего уже после свержения самозванца.

Примерно в октябре 1605 года царь принял решение о походе на турецкую крепость Азов. Правительство стало собирать с монастырей крупные суммы ещё и на жалованье служилым людям. Базой похода стал Елец. Зимой туда начали свозить запасы продовольствия и пушки, отлитые на Пушечном дворе. Велось строительство судов для переброски служилых людей по Дону. В марте 1606 года начался сбор поместного войска в военный поход^[25][2].

Основную роль в приходе Лжедмитрия к власти сыграли его русские сторонники. Небольшие польские отряды, которые дошли с самозванцем до Москвы, получили награду и были отправлены домой. В этих условиях царь не собирался выполнять большинство своих обещаний, а король Речи Посполитой не имел возможности принудить его к этому^[26].

Лжедмитрий явно не был заинтересован в том, чтобы боярам стали известны детали его обязательств перед Сигизмундом III. Поэтому Боярская дума, вопреки традициям, была в значительной степени отстранена от ведения переговоров с Речью Посполитой. Всю переписку, связанную с подготовкой свадьбы с М. Мнишек, вели польские секретари «Дмитрия Ивановича»^[203].

Осенью 1605 года по поручению Сигизмунда III польский посол А. Госевский во время приватной встречи с Лжедмитрием призвал того выполнить обещания, а также попросил арестовать и выдать Речи Посполитой шведских послов, если они приедут в Москву (что фактически привело бы к войне Русского царства со Швецией)^[204]. Царь отказался передать королю какие-либо территории, пообещав выплатить взамен денежную компенсацию^[177]. Вместо объявления войны Швеции (против чего выступила Боярская дума) самозванец ограничился отправкой королю Карлу IX письма с укорами. Лжедмитрий в принципе согласился на унию Русского царства и Речи Посполитой, но не оговорил условия этого союза^[2]. Русское правительство по-прежнему разрешало купцам Речи Посполитой приезжать с товарами не дальше Смоленска^[205].

Оказавшись на московском троне, Лжедмитрий выдвинул идею о том, что Русское царство могло бы возглавить общеевропейский поход против Оттоманской империи. В союз предполагалось вовлечь, помимо Речи Посполитой, Священную Римскую империю, Францию и Венецианскую республику. Обязательным условием для этого «Дмитрий Иванович» считал признание за русским царём императорского статуса, делавшего его равным императору Священной Римской империи^[206]. Лжедмитрий в сношениях с иностранным державами стал использовать следующий титул (в русской версии): «наисветлейший и непобедимейший Монарх Дмитрий Иванович, Божиею милостию Цесарь и Великий Князь всея России, и всех Татарских царств и иных многих Московской монархии покорённых областей Государь и Царь». На латинский язык слово «цесарь» в грамотах Посольского приказа переводилось как «император»^[2][24].

В ноябре 1605 года глава Посольского приказа думный дьяк А. И. Власьев, будучи с посольством в Кракове, от имени Лжедмитрия предложил обсудить условия антиосманского союза. Но единственным успехом миссии стало согласие Сигизмунда III на брак его подданной М. Мнишек с Лжедмитрием^[207]. Отцу невесты — Ю. Мнишеку — русский посол привёз 500 тысяч золотых и богатые подарки^[2].

В середине декабря 1605 года царь «Дмитрий Иванович» отправил в Рим одного из сопровождавших его в московском походе иезуитов — отца Андрея Лавицкого. В конце января 1606 года тот получил в Кракове аудиенцию у короля Сигизмунда III, рассказав о планах самозванца. Последний объявлял о намерении вступить в войну с Оттоманской империей, просил короля содействовать заключению союза Русского царства со Священной Римской империей и признать за русским царём титул императора. Король с возмущением отказался^[209].

Аналогичное ходатайство получил новый папа Римский Павел V, который в целом одобрил только часть плана, посвящённую союзу против Османской империи^[2].

Таким образом, в начале 1605 года иностранные покровители самозванца окончательно убедились в том, что Лжедмитрий не собирается выполнять большинство обещаний^[2].

В мае 1606 года польские послы Н. Олесницкий и А. Госевский, приехавшие в Москву на царскую свадьбу, привезли письмо от короля, где «Дмитрию Ивановичу» было отказано не только в императорском, но даже в царском титуле^[210]. Дипломаты в качестве предварительного условия для переговоров об антиосманском союзе потребовали отдать Речи Посполитой Смоленщину, Северщину, часть Новгородской и Псковской земель, дать обязательство оказать Сигизмунду III военную помощь против Швеции и согласиться на «вечную унию». Одним из её условий был переход русского престола к польскому королю в случае смерти Лжедмитрия. Дать ответ на это самозванец уже не успел^[2].

Лжедмитрий, ещё до венчания на царство, уведомил английского посла Т. Смита о намерении дружить с Англией. В декабре 1605 года агент Московской торговой компании Дж. Мерик получил грамоту с подтверждением её привилегий. Царь хотел нанять в Англии разных мастеров и был готов обсуждать предоставление англичанам права транзитной торговли с Персией. Последнюю Лжедмитрий собирался сделать союзником Русского царства в борьбе с османами^[2].

Царь «Дмитрий Иванович» стремился поддерживать традиционный образ покровителя православия. В ноябре 1605 года в Москве побывали послы патриарха Иерусалимского Софрония V. А в начале 1606 года царь принял в Москве послов Львовского братства, которые увезли пожертвование соболями на строительство церкви. В то же время Лжедмитрий милостиво принял в ноябре 1605 года группу социниан во главе с М. Твердохлебом, с которым был знаком ещё по обучению в Гоще^[2].

12 (22) ноября 1605 года в Кракове в присутствии короля Сигизмунда III состоялось заочное обручение М. Мнишек с Лжедмитрием по католическому обряду. Царя на церемонии представлял посол А. И. Власьев^[26]. По мнению католической церкви, это была полноценная свадьба. В Русском царстве церемонию считали лишь помолвкой^[27].

В ответ на известие о заочном обручении Лжедмитрий отправил в Краков своего секретаря Я. Бучинского. 3 января 1606 года он привёз Ю. Мнишеку 300 тысяч золотых и драгоценности^[211]. Ю. Мнишек затянул со сборами и выехал из Самбора только 19 февраля (1 марта) 1606 года. Это промедление, в конечном итоге, привело к сдвигу дат свадьбы Лжедмитрия и военного похода, который самозванец планировал на конец апреля. Русские бояре, таким образом, получили больше времени на подготовку свержения «Дмитрия Ивановича»^[17].

Готовясь к свадьбе, Лжедмитрий простил братьев Шуйских, отменил их ссылку, вернул им чины и имущество. Князь В. И. Шуйский как старший в роду дал письменные гарантии лояльности самозванцу и немедленно начал плести заговор против него — вместе с князьями В. В. Голицыным и И. С. Куракиным^[212].

В ожидании невесты Лжедмитрий распорядился построить в Кремле два дворца: один для себя, другой — для М. Мнишек. Здания были выше крепостных стен, позволяя самозванцу обозревать столицу^[213]. Историк В. Н. Козляков не исключил, что для строительства использовались материалы, подготовленные царём Борисом для храма Всех Святых^[214].

«План кремлёвского дворца Лжедмитрия I». Копия с рисунка, выполненного И. Массой в начале XVII века. 1874 год

Готовившаяся свадьба порождала множество проблем. М. Мнишек хотела короноваться в качестве русской царицы. Но сделать это без соблюдения православных обрядов было невозможно. С одной стороны, Мнишеки безуспешно попытались получить у папского нунция в Речи Посполитой разрешение для Марины на людях соблюдать православные обряды и — главное — принять от патриарха Московского причастие под обоими видами. С другой стороны, освященный Собор давал согласие на брак царя с М. Мнишек только в том случае, если она будет перекрещена^[k]. Это категорически не устраивало Мнишеков. В конце концов, под давлением Лжедмитрия патриарх Московский Игнатий «продавил» решение о принятии М. Мнишек в православие через миропомазание (без перекрещивания)^[2].

«Въезд Марины Мнишек в Москву. 3 мая 1606 года». Польская гравюра XVII века

8 (18) апреля 1606 года М. Мнишек с пышной свитой въехала на территорию Русского царства. Под Смоленском царскую невесту встречали боярин М. А. Нагой и боярин князь В. М. Рубец-Мосальский — с письмами и подарками от жениха^[28].

24 апреля (4 мая) 1606 года сандомирский воевода Ю. Мнишек, опережая дочь, приехал в Москву, где ему устроили максимально пышную встречу. После того, как Великий Пост завершился, царь открыто наслаждался игрой оркестра из 40 музыкантов, привезённого саноцким старостой С. Мнишеком. Развлекая польских гостей, Лжедмитрий одевался как гусар, чем вызывал дополнительное раздражение русских подданных^[215].

2 (12) мая 1606 года М. Мнишек торжественно въехала в Москву. Будущая царица со свитой разместилась в кремлёвском Вознесенском монастыре, где на протяжении недели выслушивала наставления будущей свекрови — инокини Марфы^[216].

«Венчание Марины Мнишек в Успенском соборе». Картина неизвестного польского художника, первая треть XVII века

8 (18) мая 1606 года состоялась свадьба Лжедмитрия и М. Мнишек, которая — впервые в русской истории — была коронована в Успенском соборе Кремля как полновластная царица и стала именоваться Марией Юрьевной^[3]. Частью обряда коронации было миропомазание. Затем польскую свиту хитростью вывели из собора — и состоялся обряд венчания царя и его избранницы. В «Дневнике» М. Мнишек и воспоминаниях сопровождавших её иезуитов утверждалось, что венчание произошло в полном соответствии с православными обрядами. Однако архиепископ Арсений Элассонский сообщал, что Лжедмитрий и Марина не стали причащаться, чем фактически подтвердили свою принадлежность к католической вере^[217].

Пышный свадебный пир продолжился на следующий день — в пятницу, день памяти святого Николая, что возмутило православных^[218]. Свадебные торжества сопровождались многочисленными ссорами поляков из огромной свиты Мнишеков (2,5 тысячи человек) с русскими дворянами и духовенством. Москвичи, принявшие иностранных гостей на постой, обязаны были снабжать их всем необходимым, получая взамен оскорбления и насмешки. Вооружённые поляки насиловали женщин на улицах и во дворах, избивали прохожих и издевались над верующими возле православных церквей. Дополнительным поводом для негодования русских подданных были огромные расходы на свадебные торжества — до 800 тысяч рублей^[29][30].

Нунций К. Рангони в 1605 году в письме папе Павлу V описывал Лжедмитрия следующим образом^[219]:

Капитан Ж. Маржерет, командовавший одной из рот телохранителей царя, приводил такое описание внешности и характера «Дмитрия Ивановича»^[220]:

Голландский купец И. Масса давал следующий словесный портрет самозванца^[221]:

Ж. Маржерет отмечал два основных недостатка Лжедмитрия I^[220]:

О том, что Лжедмитрий «был полон заносчивости и спеси»^[222], писал также поляк Станислав Немоевский, в то же время отмечая и положительные качества самозванца^[223]:

Католический священник Каспар Савицкий, беседовавший с Лжедмитрием в Кракове, отмечал, как разительно переменился самозванец после воцарения^[224]:

Русский князь И. М. Катырев-Ростовский в 1620-х годах, несмотря на очернение самозванца в сочинениях, составленных сторонниками Романовых, привёл достаточно лестное описание характера Лжедмитрия I^[220]:

Намерение нового царя организовать летом 1606 года поход на Азов отвечало желаниям служилых людей южных уездов, подвергавшихся татарским набегам, но вызвало недовольство у детей боярских центральных и северных земель. Псковско-новгородский отряд, который, с учётом большого расстояния, был вызван в поход заранее, остановился под Москвой, став основной вооружённой силой заговорщиков. Последние также пользовались поддержкой духовенства, вынужденного давать Лжедмитрию I большие суммы в долг без надежд вернуть эти деньги^[225].

Руководители заговорщиков получили назначения воеводами: боярин князь В. И. Шуйский должен был возглавить полк правой руки, расквартированный в Алексине, а его брат боярин князь Д. И. Шуйский — взять под командование передовой полк в Калуге. Свергнуть самозванца требовалось до намеченного на 18 (28) мая 1606 года отъезда членов Боярской думы в свои полки. Во время похода царь оказался бы окружении приверженцев и убить его стало бы гораздо сложнее^[226][227].

Заговорщики распускали слухи о том, что самозванец «Дмитрий Иванович» предался полякам, намерен установить в Русском царстве католичество, для чего под предлогом свадьбы собрал в Москве шляхту и якобы намерен с её помощью перебить членов Боярской думы, а затем — превратить всех русских в польских рабов. Авторитету Лжедмитрия не способствовали карнавалы на европейский лад, которыми сопровождались некоторые пиры, а также сообщения о том, что к царю и его приближённым через потайные двери Кремля водят женщин^[31].

На фоне бесчинств, которые польско-литовская свита Мнишеков творила в Москве в дни после свадьбы, значительная часть посадского населения столицы была готова по первому сигналу выступить с оружием в руках — но против поляков, а не против самого царя^[228].

14 (24) мая 1606 года князь В. И. Шуйский собрал верных ему купцов и служилых людей, чтобы назначить дату восстания.

C приездом на свадьбу в Москву многочисленной польской шляхты царь «Дмитрий Иванович», видимо, перестал опасаться заговора со стороны бояр. Лжедмитрий весело проводил время за пирами и карнавалами. Он отказался поверить нескольким подряд предупреждениям о подготовке покушения. Самозванец полагал, что в худшем случае восстание грозит полякам, тогда как его самого народ любит и не тронет^[229].

В ночь на 17 (27) мая 1606 года князь В. И. Шуйский именем царя приказал уменьшить немецкую охрану во дворце; служилые люди из Новгорода и Пскова заняли все 12 московских ворот, чтобы отрезать самозванца от возможной помощи^[230].

Утром 17 (27) мая 1606 года братья Шуйские, В. В. Голицын, М. И. Татищев въехали в Кремль с отрядом вооружённых заговорщиков из примерно 200 человек и разоружили бо́льшую часть стрелецкой охраны. По приказу князя В. В. Шуйского колокольня Ильинской церкви ударила в набат; тревогу подхватили другие храмы и монастыри. Решив, что начался пожар, к Кремлю бросились как горожане, так и поляки из свиты М. Мнишек. В этот момент заговорщики стали кричать, что шляхтичи идут убивать царя и бояр. Толпа москвичей немедленно атаковала и разгромила польский отряд. Затем горожане стали убивать поляков во дворах, где те стояли на постое^{[231][230][3]}.

П. Ф. Басманов вышел на Красное крыльцо дворца, чтобы попытаться успокоить толпу. Поскольку стрельцы могли послушаться своего командира и сорвать заговор, М. И. Татищев ударил П. Ф. Басманова кинжалом в спину^[232]. Толпа ворвалась во дворец. Немногочисленные немецкие телохранители, вооруженные бесполезными в коридорах протазанами, практически не оказали сопротивления^[233].

Лжедмитрий успел забаррикадировать дверь в свои покои и крикнуть М. Мнишек, что той необходимо спрятаться. Меча, за который отвечал князь М. В. Скопин-Шуйский, на месте не оказалось, как и самого мечника. Не исключено, что он тоже участвовал в заговоре^[224].

Пока заговорщики ломали дверь, самозванец по потайному ходу добрался до каменных палат и выпрыгнул в окно в житный двор, где несли караул верные ему стрельцы. Упав с высоты около 7 метров, царь вывихнул ногу, разбил грудь и потерял сознание. Стражники облили его водой. Придя в себя, «Дмитрий Иванович» попросил спасти его от Шуйских, обещая стрельцам поместья, имущество и жён мятежных бояр. Стрельцы пытались защитить царя от заговорщиков. Те потребовали отдать «вора», угрожая стрельцам в противном случае убить их жён и детей^[224].

Князь И. В. Голицын объявил, будто инокиня Марфа отреклась от самозванца. Тогда, по одним данным, сын боярский Г. Л. Валуев, а по воспоминаниям К. Буссова, московский купец Мыльник со словами «Что толковать с еретиком: вот я благословляю польского свистуна!» убил Лжедмитрия выстрелом из ручной пищали^{[32][234][235][236]}.

Заговорщики объявили народу с Красного крыльца, будто царь перед смертью покаялся и признал себя «расстригой Гришкой Отрепьевым»^[237].

Жена Лжедмитрия М. Мнишек смогла спастись от толпы, спрятавшись под широкими юбками своей фрейлины. Опасаясь войны с Речью Посполитой, заговорщики, видимо, заранее позаботились о безопасности родовитых шляхтичей: и Ю. Мнишека, который располагался на старом годуновском дворе, и других близких родственников М. Мнишек, и послов Речи Посполитой Н. Олесницкого, А. Госевского спасли вовремя подоспевшие стрельцы^[238]. Тем не менее, были убиты около 500 поляков — рядовые шляхтичи и купцы, их слуги и даже музыканты. В столкновения погибли около 300 москвичей. Тысячи людей были ранены^[237].

18 (28) мая 1606 года сторонник самозванца патриарх Московский Игнатий был сведён с патриаршей кафедры и заточён в Чудовом монастыре. Патриархом был «наречён» митрополит Ростовский Филарет (Романов).

На следующий день, 19 (29) мая 1606 года, толпа на Красной площади «выкликнула» царём руководителя заговорщиков князя В. И. Шуйского, который тут же был провозглашён «наречённым» самодержцем, а уже через полторы недели — венчался на царство^[239].

М. Мнишек с отцом были взяты под арест. В конце августа они были вывезены в Ярославль. Около 500 знатных поляков из свиты бывшей царицы были перевезены в Кострому, Галич, Ростов и Тверь.

Тела убитого царя и П. Ф. Басманова поволокли через Фроловские (Спасские) ворота на Красную площадь. По дороге, у кремлёвского Вознесенского монастыря, толпа потребовала от инокини Марфы ответа — её ли это сын. По свидетельству современников, бывшая царица сказала: «Нужно было спрашивать меня об этом, когда он был жив, а теперь, как вы его убили, то он уже не мой сын». Эти слова фактически предрекли появление новых самозванцев^[32].

В течение первого дня тела Лжедмитрия и боярина лежали в грязи посреди рынка — там, где когда-то стояла плаха для князя В. И. Шуйского. На второй день тело Лжедмитрия положили на прилавок, под столом на земле оставили труп П. Ф. Басманова. Убитого самозванца посмертно подвергли торговой казни: труп хлестали кнутом. На грудь или, по другим сведениям, на распоротый живот Лжедмитрию бросили карнавальную маску, привезённую краковским парфюмером для М. Мнишек. Маску назвали идолом, которому якобы поклонялся «чернокнижник» Гришка Отрепьев. Надругательства над телами продолжались три дня; в частности, их мазали дёгтем^[33][32].

Лжедмитрия похоронили за Серпуховскими воротами, на кладбище для бездомных^[240]. Тело П. Ф. Басманова с разрешения бояр забрал его брат. П. Ф. Басманов был похоронен в ограде церкви Николы Мокрого — в фамильной усыпальнице^[241].

На следующий день после убийства Лжедмитрия ударили аномальные заморозки. Они продолжались восемь дней, уничтожив посевы и даже траву на полях. По столице пошли слухи, что над могилой якобы вспыхивают огни, слышатся звуки бубнов и пение. В соответствии с традиционными представлениями, к Лжедмитрию I, умершему без покаяния и подвергшемуся поруганию после смерти, стали относиться как к заложному покойнику. Поэтому тело царя выкопали, сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в сторону Речи Посполитой, откуда он пришёл^[242][240].

В русских исторических песнях, записанных фольклористами, «расстрига» Лжедмитрий I (а скорее, собирательный образ самозванца), — безусловно, отрицательный персонаж. Например, в широко распространённой в России в XIX веке песне «Гришка-росстрижка» самозванец играет свадьбу в Филиппов пост, демонстративно отправляется с женой «Маринушкой» в «мыльню» «творить блуд» во время богослужения, а затем поучает супругу^[243]:

В другом варианте той же песни самозванец глумится над иконами^[244]:

В ещё одном варианте Григорий Отрепьев предстаёт в виде чернокнижника, который пытается избежать смерти с помощью колдовства^[245]:

Чтобы выдать себя за царя, Григорий Отрепьев, согласно исторической песне, подделывает «царский знак» — крест на теле, который должен указывать на богоизбранность монарха^[246]:

В другой народной песне «Гришка Росстриженный» вообще сам убивает «царя Дмитрия», чтобы занять его место^[247]:

В одной из поздних былин, записанных на Русском Севере, «Гришка-расстрижка, нечистый дух» (его свадьба с Мариной Мнишек рассматривается как нечистая) даже играет роль Кощея, пытаясь противостоять богатырю Ивану Годиновичу^[248].

Лжедмитрий I стал главным персонажем пьесы Лопе де Вега «Великий Князь Московский, или Преследуемый император» (исп. El gran duque de Moscovia y emperador perseguido, 1617). Будучи ортодоксальным католиком, драматург изобразил самозванца как истинного царевича, поддерживаемого иезуитами и благородной шляхтой, но пострадавшего от интриг^[249][250].

Русский поэт А. П. Сумароков в стихотворной трагедии «Димитрий Самозванец» (1771 год), наоборот, показал самозванца кровавым злодеем, сожалевшим лишь о том, что не успел до конца разорить Русское царство. Пьеса стала важнейшей вехой в развитии жанра исторической драмы в России^[251][252].

Немецкий писатель Ф. Шиллер в конце жизни работал над пьесой «Деметриус». Она осталась неоконченной из-за смерти автора (1805)^[253].

К. Ф. Рылеев озаглавил одну из своих «Дум» — «Димитрий самозванец» (1822 год)^[254].

В пьесе А. С. Пушкина «Борис Годунов» (1825 год)^[255] Лжедмитрий I предстаёт как авантюрист, знающий цену своему «царскому имени»^[256], но при том рискующий ради русского престола из любви к М. Мнишек:

Написанная А. С. Пушкиным трагедия наряду с историческими трудами Н. М. Карамзина сформировали в общественном сознании России XIX века определённый образ самозванца, который в значительной степени продолжал господствовать в русской культуре ХХ и первой четверти XXI века.

Лжедмитрию I посвящён роман Ф. В. Булгарина «Дмитрий Самозванец» (1830 год)^[257]. Идею произведения писатель украл у А. С. Пушкина, трагедию которого «Борис Годунов» Ф. Б. Булгарин читал в рукописи в качестве цензора^[258].

Под влиянием А. С. Пушкина находился А. С. Хомяков, написавший свою стихотворную трагедию «Димитрий Самозванец» (1832 год)^[259], действие которой фактически продолжает сюжет пушкинского «Бориса Годунова»^[260].

К событиям начала Смутного времени обратился и русский драматург А. Н. Островский. Его пьеса «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» (1866 год) выдержала десятки постановок^[261].

А. А. Остужев в постановке пьесы А. Н. Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» на сцене Малого театра. Фотография, 1909 год

В пьесе А. К. Толстого «Царь Борис» (1870 год) старица Марфа знает, что её сын Дмитрий убит, но соглашается признать самозванца, чтобы тот отомстил убийце — царю Борису^[262].

Пьеса А. С. Пушкина вдохновила М. П. Мусоргского на создание оперы «Борис Годунов» (1874 год), благодаря которой Самозванец и Марина Мнишек стали любимыми героями оперной сцены^[263].

Первый самозванец Смутного времени — главный герой оперы чешского композитора А. Дворжака «Димитрий» (1882 год)^[264].

Лжедмитрий I — персонаж ряда художественных и музыкальных фильмов:

• «Борис Годунов» (фильм-опера; режиссёр В. П. Строева, Мосфильм, СССР, 1954; в роли Григория Отрепьева — Г. М. Нэлепп);
• «Борис Годунов» (режиссёр С. Ф. Бондарчук, «Мосфильм», СССР, Первое творческое объединение «Barrandov Studios», ЧССР, 1986; в роли Григория Отрепьева — А. И. Соловьёв);
• «Борис Годунов» (музыкальный фильм; режиссёр Б. К. Небиеридзе, Укртелефильм, СССР, 1987; в роли Григория Отрепьева — О. Н. Исаев);
• «Борис Годунов» (фильм-опера; режиссёр А. Жулавский, Gaumont, Франция, Испания, Югославия, 1989; в роли Григория Отрепьева — Павел Слабый);
• «1612: Хроники смутного времени» (2007, режиссёр В. И. Хотиненко, Три-Тэ, Ренова-Медиа, Мосфильм; в роли Лжедмитрия I — Д. Б. Ульянов);
• «Борис Годунов» (режиссёр В. В. Мирзоев, «Парсуна», Россия, 2011; в роли Григория Отрепьева — А. И. Мерзликин);
• «Годунов» (телесериал; режиссёры А. В. Андрианов, Т. А. Алпатов, «Москино», «Главкино», Россия 2018—2019; в роли Григория Отрепьева — Е. В. Ткачук).