Согласно переписи населения 2002 года, осетинским языком в России на тот период владело 493 610 человек[4], из них — 472 560 осетин, 9388 русских, 1866 армян, 1107 кабардинцев и 737 ингушей[5]. По данным переписи населения 2010 года, в России число говорящих на тот период — 451 431 человек[6], из них — 432 397 осетин, 8582 русских, 2454 грузин, 1368 армян, 664 кабардинцев и 320 ингушей[7].
Современный осетинский язык сложился в результате внесения языка ираноязычных аланов, ушедших от нашествий монголо-татар и Тамерлана c предгорий Северного Кавказа в горы Центрального Кавказа, в среду проживавшего в этом районе аборигенного населения (говорившего, предположительно, на одном или нескольких кавказских языках)[8].
По мнению С. Кулланды, скифский язык, вопреки распространённому мнению, не был тождествен сарматскому и потому не был предком осетинского языка[9].
Ещё первыми русскими и европейскими исследователями и путешественниками, посетившими Кавказ, было замечено явное отличие осетинского языка от языков соседних (кавказских и тюркских) народов. Долгое время вопрос о происхождении осетинского языка был дискуссионным и выдвигались самые разные гипотезы.
Хотя осетинский язык относится к иранским языкам, от других иранских языков он сильно отличается. Даже родственные осетинскому по восточноиранской группе языки — ягнобский и пушту — значительно от него отличаются.
Теория скифо-сармато-аланского происхождения осетинского языка подтверждается, в частности, наличием в лексике и даже грамматике[12] следов близких и продолжительных контактов со славянскими и германскими языками.
Наиболее похожим на осетинский является язык венгерских ясов (потомки аланов, переселившихся в Венгрию в XIII веке), из-за чего в англоязычной литературе ясский язык (ныне мёртвый) часто называется диалектом осетинского языка.
Первый осетинский алфавит на кириллической основе («шёгреновская азбука»). Первый номер газеты «Растдзинад», 14 марта 1923 год
Часть страницы изданной в 1935 году в Сталинири книги с фольклорными текстами. Список пословиц
В XIX веке была найдена зеленчукская надпись (X век) с текстом на осетинском языке греческими буквами. В настоящее время могильная плита утеряна.
Зеленчукская надпись характеризуется постоянством передачи одних и тех же осетинских звуков одними и теми же греческими знаками, что говорит о существовании в этой области известных навыков и традиций[13].
До второй половины XVIII века сведений об осетинской письменности нет.
В целях распространения христианства среди осетин к концу XVIII века стали появляться осетинские переводы религиозных текстов. В 1798 году была издана первая осетинская печатная книга (катехизис), набранная кириллическим алфавитом. Другая попытка создания письменности произошла 20 лет спустя по другую сторону Кавказского хребта: Иван Ялгузидзе издал несколько церковных книг на осетинском языке, пользуясь грузинским алфавитомхуцури.
Современная осетинская письменность создана в 1844 году российским филологом финляндского происхождения Андреасом Шёгреном. С некоторыми изменениями она использовалась для печати первого перевода Четвероевангелия на осетинском языке (в иронской диалектной форме) в 1861 году[14], на ней выходили первые художественные произведения и периодические издания.
В 1923—1938 годах письменность была переведена на латинскую основу, с 1938 года в Северной Осетии — русская графика, в Южной Осетии — грузинский алфавит (с 1954 — русская графика). При переходе на русскую графику в 1938 году ряд символов шёгреновской азбуки был заменён диграфами (дз, дж, хъ и др.), а из символов, не входящих в русский алфавит, осталась только буква ӕ. Буква ӕ/ӕ является безошибочным определителем осетинских текстов: из всех кириллических алфавитов она есть только в осетинском.
Предисловие к изданной в Сталинири в 1940 году книге «Хуссар Ирыстоны фолклор» («Юго-Осетинский фольклор»). Осетинский алфавит на базе грузинского. Дополнительный символ для обозначения фонемы ы в заголовке пятый слева
В современный осетинский алфавит входит 43 буквы[15] (буквами считаются также диграфы дз, дж, гъ и другие), причём некоторые из них (ё, щ, ь, я и др.) встречаются только в заимствованиях из (или посредством) русского языка. Существуют предложения по оптимизации орфографии, в частности, профессор Т. Т. Камболов предлагает сократить осетинский алфавит на 16 знаков за счёт обозначения смычно-гортанных диакритическим знаком, а другие диграфы и символы в заимствованных словах «вывести из алфавита на уровень письма»[16].
В Южной Осетии иронский диалект представлен тремя говорами — кударским (основной по числу носителей), ксанским и урстуальским. Первый (называемый также кударо-джавским, джавским) характеризуясь регулярными переходами согласных (дз в дж и др.) и качеством гласных переднего ряда по всем основным фонетическим, морфологическим и лексическим признакам смыкается с иронским и противостоит дигорскому диалекту[17]. В южных говорах больше грузинских заимствований, в северных на месте тех же заимствований — русские корни (например, «роза» на севере называется розӕ, а на юге уарди).
Некоторые авторы, такие как Г. С. Ахвледиани, Ю. А. Дзиццойты и И. Гершевич, выделяют кударо-джавского наречия в качестве третьего диалекта в осетинском языке (в частности, на основании особой парадигмы будущего времени глагола). И. Гершевич, кроме того, указывал на близость кударо-джавского с рядом скифских рефлексов, считая этот диалект потомком скифского, в отличие от иронского диалекта, который, по его мнению, является потомком сарматского. В свою очередь, Ф. Тордарсон полагал, что кударо-джавское наречие в некотором отношении представляет собой более архаичный диалект, в отличие от родственных ему северо-иронских, а Я. Харматта высказывал мнение о возможной связи некоторых рефлексов в старо-кудароджавском непосредственно с древнеиранскими[18][19][20][21][22].
Иронский диалект, с незначительными лексическими заимствованиями из дигорского, положен в основу литературного осетинского языка. На нём вещает Северо-Осетинское радио и телевидение, выходит ежедневная республиканская газета «Рӕстдзинад». Основоположником осетинской литературы считается поэт Коста Леванович Хетагуров (осет. Хетӕгкаты Къоста).
До 1937 года дигорский диалект осетинского языка в РСФСР считался языком, для него был разработан специальный алфавит, основана литературная традиция. Однако в 1937 году дигорский алфавит был объявлен «контрреволюционным», а дигорский язык был вновь признан диалектом осетинского языка[23].
Сегодня на дигорском диалекте существуют литературная традиция, выходит газета «Дигори хабарттӕ» и литературный журнал «Ирӕф», издан объёмный дигорско-русский словарь[24], работает Дигорский драматический театр. КонституцияРеспублики Северная Осетия — Алания по сути признаёт оба диалекта осетинского языка государственными языками республики, в ст. 15 говорится[25]:
1. Государственными языками Республики Северная Осетия — Алания являются осетинский и русский.
2. Осетинский язык (иронский и дигорский диалекты) является основой национального самосознания осетинского народа. Сохранение и развитие осетинского языка являются важнейшими задачами органов государственной власти Республики Северная Осетия — Алания.
Дигорский и иронский диалекты осетинского языка различаются, в основном, в фонетике и лексике; в меньшей степени — в морфологии (в частности, расхождения в системе падежей и несовпадающий набор продуктивных словообразовательных суффиксов).
В дигорском, например, нет гласного /ы/ — иронскому /ы/ в дигорском диалекте соответствуют /у/ или /и/: мыд — муд «мёд», сырх — сурх «красный», цыхт — цихт «сыр». В дигорском не произошла палатализация заднеязычных к, г, къ с переходом в ч, дж, чъ соответственно; отсюда: ирон. чызг (из *кызг) — диг. кизгӕ «девушка», карчы (из карк-ы) — карки «курицы» (родительный падеж) и т. д.
Между диалектами есть большое число лексических расхождений. Это слова, которые в обоих диалектах абсолютно различны, слова созвучные, но с выходом за рамки обычных фонетических соответствий и слова, различающиеся употреблением. Среди совершенно различных в двух диалектах слов можно назвать гӕды — тикис «кошка», тӕбӕгъ — тефсег «тарелка», ӕвзӕр — лӕгъуз «плохой», рудзынг — къӕразгӕ «окно», ӕмбарын — лӕдӕрун «понимать» и другие. По данным М. И. Исаева, в дигорском диалекте до 2500 слов, которых нет в иронском[26].
Грамматические различия сводятся к отсутствию в дигорском комитатива (совместного падежа): ирон. ӕмбалимӕ — диг. ӕмбали хӕццӕ «с другом» (где -имӕ падежное окончание, а хӕццӕ — послелог). В остальном набор грамматических категорий совпадает, хотя во многом различны падежные и временные показатели (например, местный внешний падеж на -ыл в иронском и на -бӕл в дигорском: ӕвзагыл — ӕвзагбӕл «на языке»).
Во многих дигорских словах сохранился показатель именительного падежа -ӕ, утраченный в иронском диалекте: чызг — кизгӕ «девушка», мыст — мистӕ «мышь», мад — мадӕ «мать». В дигорском диалекте есть ряд суффиксов, которые не представлены в иронском, например, -гон (дон «вода», донгон «у воды»)[27].
Помимо двух основных диалектов, есть множество малочисленных говоров в районах Осетии, например, на западных окраинах Ирафского района, в сёлах присутствует множество слов, перешедших из кабардино-черкесского языка, например, диг. уасхӕ «клятва» — каб. уащхъуэ, диг. феце «убогий» — каб. фейцей, диг. тъасхӕ «разведка» — каб. тъасхъэ[29]. В южных границах довольно много слов и звуков, перешедших из грузинского языка. На восточных окраинах осетинской равнины — в частности, в селениях Цалык, Раздзог и Старый Батако, у жителей прочно основались множество слов и прерывистые звуки, перетекшие из чеченского и ингушского языков, и во множестве осетинских слов ударение перешло на первый слог[30]. Например, слово «изобилие» произносится как баркӕд, в то время как в остальной части Осетии говорят бӕркад; «работа» — болх/куыст (имеется в виду ручной труд); «надгробный камень» — чырт, а в остальной Осетии — цырт/цирт; «грива» — хъес, близкое чеченскому кхес, отсутствующее в осетинском языке; «дело» — хилӕ, близкое чеченскомухилла, отсутствующее в осетинском языке; рез «довольство, удовлетворение» созвучно с чеченским рез и близкое ингушскомураьз, на осетинском — рӕз; балӕ «забота, переживание» близко чеченскому бала, отсутствующее в осетинском[31][нет в источнике].
В 1860-х годах значительная группа осетин-мусульман, вместе с представителями других кавказских народов, переселилась в Османскую империю. Потомки переселенцев и сегодня проживают в крупных турецких городах и в сельских районах у городов Карс, Муш, Эрзурум и других. По сведениям Ф. Тордарсона, численность анатолийских осетин в 1970-х годах составляла 4—5 тысяч человек[32].
В условиях оторванности от основного ареала языка осетинский язык в Турции приобрёл ряд необычных особенностей. Так, синтетическое будущее время с суффиксом -дзы- стало использоваться как турецкий аорист II, а в качестве будущего времени используются сложные конструкции вида фенинаг дӕн «увижу» (вместо фендзынӕн). Существительные при числительных выступают в именительном падеже (как в турецком): фондз бон (вместо фондз боны, как в кавказском осетинском).
Осетинский язык — один из немногих индоевропейских языков, издавна бытующих на Кавказе. Испытав влияние кавказских и тюркских языков, он обогатился необычными явлениями, которых нет в русском языке. Среди таких особенностей:
Не имеют соответствия в иранских языках осетинские смычно-гортанные согласные (обозначаются на письме как къ, пъ, тъ, цъ и чъ). Особенно часто эти согласные встречаются в кавказских заимствованиях и в словах с затемнённой этимологией (предположительно субстратных): къуыри «неделя», чъири «пирог», чъыр «известь», битъына «мята» и др.
Осетинскому языку свойственны агглютинативное склонение имён (выделяют 9 или 8 падежей, в зависимости от критериев; богатая падежная система — предположительно кавказское влияние) и флективноеспряжение глагола.
Множественное число образуется регулярно при помощи суффикса -т- (в именительном падеже с окончанием -ӕ): лӕг «мужчина» — лӕгтӕ «мужчины», дур «камень» — дуртӕ «камни». При образовании множественного числа возможны чередования в основе: чиныг «книга» — чингуытӕ «книги», ӕвзаг «язык» — ӕвзӕгтӕ «языки», зарӕг «песня» — зарджытӕ «песни».
Самым распространённым грамматическим средством, как и в русском языке, является аффиксация (суффиксация в большей степени, чем префиксация).
Система глагола сохранила иранский характер. В частности, в системе времён существуют две основы — настоящего и прошедшего времени — восходящие к древнеиранской основе настоящего времени и к древнеиранскому прошедшему причастию пассивного залога, соответственно. Сохранены четыре наклонения: изъявительное, повелительное, желательное и условное. Старый каузатив проявляется в некоторых парных глаголах с подъёмом гласного (ӕ → а): мӕлын «умирать» — марын «убивать»; кӕлын «литься, течь» — калын «лить». Сохранилась также основная часть иранских глагольных приставок (превербов), которые приобрели дополнительное пространственное значение[35].
Фундамент осетиноведческих исследований заложили воспоминания и дневники путешественников XVIII века, которые посетили Осетию в то время. Среди них труды Н. Витсена, И. А. Гюльденштедта, Я. Рейнеггса. Наиболее значительным вкладом в создание как источниковой, так и теоретической базы для осетиноведческой науки стал труд «Путешествие на Кавказ и в Грузию» известного немецкого ориенталиста Ю. фон Клапрота, изданный в 1812 году. Фон Клапрот впервые выдвинул предположение о преемственности осетинского и аланского языков и определил дигорский тип речи как диалект осетинского языка, а не как отдельный язык.
Работы фон Клапрота заинтересовали других исследователей. Так, российский исследователь финского происхождения Андреас Шёгрен решает отправиться в Осетию, чтобы на месте приложить «всевозможное старание о самом точнейшем и подробнейшем узнании внутреннего духа и устройства языка во всем его грамматическом составе и объёме с самых первых звучных элементов до высшего настоящего развития в синтаксическом употреблении»[36]. Шёгрен находился на Кавказе в 1835—1836 годах. За это время он побывал в разных районах Осетии, ознакомился с различными сторонами жизни и быта осетин. Он глубоко изучил осетинский язык в его «тагаурской» форме (иронский диалект), он придавал большое значение изучению дигорского диалекта, архаичность форм которого Шёгрен впервые установил. Основные результаты исследований Шёгрена были опубликованы в Санкт-Петербурге в 1844 году.
Следующий этап развития осетинских исследований связан с именем В. Ф. Миллера (1848—1913). В трудах Миллера («Осетинские этюды»: 1881, 1882, 1887) окончательно установлен иранский характер осетинского языка и его место среди индоевропейских языков. Им заложены научные основы истории осетинского языка и создана база изучения осетинского фольклора.
И. М. Абаев опубликовал несколько работ об ударении в осетинском языке и статью о «Едином литературном языке для всех диалектических ветвей осетинского народа». Абаев в этой статье высказывается за признание единого литературного языка для всех осетин.
Большой вклад в современное осетиноведение внёс его сын В. И. Абаев. Диапазон его исследований охватывает почти все стороны языковой структуры, в каждой из которых ему удалось выйти на новый уровень описания и систематизации. Абаевым было предложено разделение осетинских гласных на «сильные» и «слабые». Абаев установил двоякую ирано-кавказскую природу осетинского языка, выдвинул теорию «кавказского субстрата». Главным трудом учёного признаётся «Историко-этимологический словарь осетинского языка» (издан в четырёх томах, с 1958 по 1989 год). Об этом словаре пишет известный иранист М. И. Исаев:
Венцом всестороннего изучения осетин, основным итогом глубокого исследования вопросов фонетики и морфологии, лексики и лексикографии, диалектологии и контактов, субстрата, изоглосс и истории… явился основной труд всей его жизни — «Историко-этимологический словарь осетинского языка»…[37].
Исследователь осетинского языка Т. Т. Камболов так оценивает значение словаря Абаева:
Значение этой работы выходит далеко за рамки не только осетиноведения и иранистики, но даже индоевропейского языкознания, открывая новые страницы истории тюркских, кавказских, финно-угорских и других языков[38].
В настоящее время исследование осетинского языка продолжается на базе Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований (СОИГСИ) и Юго-Осетинского научно-исследовательского института, а также в профильных учебных заведениях (факультет осетинской филологии СОГУ и другие).
Первая печатная книга на осетинском языке — «Начальное учение человеком, хотящим учитися книг Божественного Писания» — была издана московской типографией Синода в 1798 году. Подготовленная епископом Моздокским и Мажарским Гаем Токаовым с помощью священника-осетина Павла Генцаурова (Кесаева), книга представляла собой сборник религиозных текстов на осетинском языке с параллельным русским переводом (катехизис).[источник не указан 2096 дней]
В 1844 году была опубликована «Осетинская грамматика» Андреаса Шёгрена[39], в которой был представлен проект осетинского алфавита на основе гражданской кириллической азбуки.
За весь XIX век на осетинском языке были изданы 43 книги, из них религиозного содержания (переводных) — 24, учебных — 13, этнографических — 3, художественных — 3 (А. Кубалов «ӕфхӕрдты Хӕсана», Б. Гуржибеков «Сахи рӕсугъд», К. Хетагуров «Ирон фӕндыр»)[40].
С 1901 по 1917 год вышло 41 издание на осетинском языке. При этом отмечается расширение тематики: наука, фольклор, религия, драматургия, поэзия, медицина, учебная литература по осетинскому языку, проза, детская литература, филология, этнография, экономика, история.
После революции и гражданской войны книгоиздательство возобновилось в 1921 году. Уже с 1931 года на осетинском языке выходило около тридцати наименований книг в год.
Однако уже в конце 1940-х намечается постепенное сокращение тематических сфер.
С 1960-х годов издавались только проза, учебная литература по осетинскому языку, поэзия, публицистика, партийные документы, фольклор. Этот тематический спектр сохраняется до настоящего времени, за исключением партийных документов — их сменили другие официальные публикации[38].
Вскоре, 1 сентября 1994 г. в газете «Северная Осетия» было опубликовано заявление группы представителей осетинской творческой и научной интеллигенции под заголовком «Во имя единения», в котором отмечается историческое значение включения в проект Конституции положения о государственном статусе осетинского языка. В то же время высказывается обеспокоенность тем, что редакция Конституции ограничивается формулировкой «осетинский язык». «…В результате дискриминационной политики прежнего режима в отношении дигорского языка слова «осетинский» и «иронский» стали синонимами и, таким образом, из объемного понятия «осетинский язык» исключалась одна из двух его составных частей — дигорская. А между тем, осетинский литературный язык с самого начала своего зарождения функционирует и развивается на двух диалектах» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995: 252]. Предлагается заменить «осетинский» на «аланский» в иронском и дигорском вариантах, что помимо прочего позволило бы снять проблемы с переводом на осетинский язык общего этнонима. В случае невозможности принятия термина «аланский» авторы заявления предлагают добавить к слову «осетинский» в скобках «иронский и дигорский варианты».
↑ 12Теория языкового субстрата — см. в: Типология армянского и осетинского языка и кавказский субстрат // В. И. Абаев. Избранные труды. Том II. — Владикавказ, 1995. — С. 481.
↑Сергей Кулланда.Скифы: язык и этнос (неопр.). генофонд.рф. web (30 апреля 2015). — «Скифский язык, вопреки распространённому мнению, не был тождествен сарматскому и потому не был предком аланского и осетинского.» Дата обращения: 21 марта 2022. Архивировано 14 мая 2021 года.
↑В. И. Абаев. Некоторые осетино-грузинские семантические параллели. В кн.: В. И. Абаев. Избранные труды. Том II. Общее и сравнительное языкознание. — Владикавказ, 1995.
↑В. И. Абаев. Скифо-уральские изоглоссы. В кн.: В. И. Абаев. Избранные труды. Том II. Общее и сравнительное языкознание. — Владикавказ, 1995.
↑Например, видовое значение глагольных приставок, как в русском.
↑Гагкаев К. Е. Осетинско-русские грамматические параллели. — Дзауджикау, 1953. — С. 7.
↑Gershevitch I. Fossilized imperatival morphemes in Ossetic//Studia Iranica et Alanica. Festschrift for Prof. Vasilij Ivanovich Abӕv on the Occasion of His 95th Birthday. Rome, 1998, p. 141—159 (англ.)