У этого термина существуют и другие значения, см. Число (значения).
Стратегии маркирования множественного числа на существительных Приставка Суффикс Изменение основы Изменение тона Полная редупликация Смешанная стратегия Отдельное слово (круг) Фразовая клитика (квадрат) У существительных нет числа
Число́ — грамматическая категория, указывающая на количество[1]. Число часто маркируется при словоизменении, чаще всего его можно встретить в существительных и местоимениях[2]. Помимо грамматического обозначения числа в языках встречается лексическое, выражаемое с помощью слов вроде «много» или числительных.
Число может присутствовать в языке, но выражаться только некоторыми типами слов (см. #Иерархия одушевлённости), или выражаться опционально; известен всего один живой язык, где эта категория отсутствует совсем. Среди возможных систем числа — от минимального противопоставления единственного и множественного до различения также двойственного, тройственного, паукального (одного или двух видов), «собирательного множественного» и «исчерпывающего множественного» (последнее встречается в жестовых языках).
Звучащие языки чаще всего используют для образования форм грамматического числа аффиксацию (добавление приставки или суффикса), а жестовые — редупликацию, хотя имеются и другие механизмы: изменять основу слова, либо вообще использовать совершенно другое слово («человек» — «люди»). Часто при этом отображение числа на главном слове должно обязательно отражаться и на зависимом (либо на глаголе), это называется согласованием.
Категория числа может возникать и исчезать. Наиболее часто возникновение маркеров грамматического числа связывают с грамматикализацией числительных. Также она нередко заимствуется из одного языка в другой.
Пирахан, вэньянь и старояванский — единственные известные примеры языков без грамматического числа[3]. Например, в пирахане число не маркируется даже у местоимений:
ti — «я/мы» (1 лицо)
gíxai — «ты/вы» (2 лицо)
hiapióxio — «он/она/оно/они» (3 лицо)
При необходимости выразить более точные значения, местоимения комбинируются[4]:
Минимальная система противопоставляет единственное и множественное число; эти два числа имеются во всех языках, где грамматическое число есть в принципе[5]. При этом разные языки по-разному назначают отсечку, с которой начинается использование множественного числа: так, в английском множественное число предполагает «больше одного», а во французском — «два и больше»[5]:
«один день»: англ. one day — фр. un jour
«полтора дня»: англ. one and a half days — фр. un et demi jour.
Двойственное число указывает на два референта. Минимальная система грамматического числа с двойственным — «единственное, двойственное, множественное». В этом случае множественное число указывает на «три и больше»[5].
слова «год» и «сердце»: leto, srce (ед. ч.) — leti, srci (дв. ч.) — leta, srca (мн. ч.), словенский язык
Существование квадрального числа (указывающего на четыре референта) обычно оспаривается, а примеры его употребления относят к паукальному числу[7]. Все известные примеры языков с таким числом принадлежат австронезийской семье: сурсурунга, танга, маршалльский[8].
Паукальное число указывает на «небольшое количество» референтов; рамки применимости паукального числа зависят от языка и от контекста: в случае, если группа референтов достаточно большая, паукальное число также будет обозначать значительное их количество, и наоборот; если в языке есть двойственное число, то паукальное будет включать больше двух референтов[9].
В аварском языке паукальное число встречается лишь у 89 слов, среди которых «невестка», «змея», «муха» и «плуг»[10]:
nus — «невестка»
nus-al — невестка-PAUCAL
nus-abi — невестка-PL
Обычно паукальное число встречается в системах с двойственным числом (такое положение дел типично для океанийских языков), но в некоторых (например, в аварском) система включает только единственное, паукальное и множественное[11]. В нескольких языках паукальное число включается в систему с двойственным и тройственным числами[12]. Грамматическое число в языке лихир анализируется либо как система «единственное — двойственное — тройственное — паукальное — множественное», либо как «единственное — двойственное — малое паукальное — большое паукальное — множественное», где «малое паукальное» отвечает за меньшее число референтов, чем «большое»[12].
Обычно в языках одновременно используется несколько способов маркирования грамматического числа, при этом один может встречаться намного чаще, чем другие[16]. Исследований, сравнивающих относительную распространённость разных стратегий маркирования числа в пределах одного языка, довольно мало[17].
В некоторых языках грамматического способа выражения числа нет, оно всегда выражается лексически. Но даже при наличии грамматической категории числа языки не всегда требуют её выражения в предложении. В японском языке число в норме не маркируется, немаркированное слово может означать как единственного референта, так и множество, в зависимости от контекста, а также имеется маркированная форма множественного числа[20]:
нэко ва ки ни ноборэру (яп.猫は木に登れる) «кошки могут лазить по деревьям»
нэко ва ано оокина ки ни ноборэру (яп.猫はあの大きな木に登れる) «кошка может залезть на то большое дерево»
В некоторых языках есть отдельная форма неопределённого числа, отличная и от формы единственного, и от форм множественного; пример из кушитского языка байсо[21]:
В языках первого типа, таким образом, неопределённое число сливается с единственным (а иногда и с множественным)[22]. Подобная система часто встречается в Западной Африке и Южной Америке[23]. Обратная ситуация, когда неопределённое число сливается с множественным, не зафиксирована ни в одном языке как основная стратегия выражения грамматического числа[24].
Среди языков, где число маркируется грамматически, наиболее распространена система, при которой неопределённого числа нет, оно всегда либо единственное, либо нет[25]; пример из латышского языка:
Некоторые языки используют отдельную лексическую единицу для маркирования грамматического числа; в тагальском имеется клитикаmga [maŋa], способная поставить любую составляющую во множественное число[26]:
Аффиксы грамматического числа могут существовать независимо, а могут сливаться с показателями рода, падежа и т. д.; примеры из английского, русского и узбекского[28]:
apple — apple-s; «яблоко — яблоки» (-s маркирует только множественное число)
яблок-о — яблок-и; яблока — яблок-Ø (показатели числа и падежа неотделимы)
olma — olma-lar; olma-niñ — olma-lar-niñ (показатель множественного числа отделён от показателя падежа)
Если аффиксы в языке обычно играют сразу несколько ролей, типологически язык относят к флективным, если же они в основном играют только одну — то к агглютинативным[28].
Корбетт делит модели аффиксации на основе того, в каком отношении находятся корень слова, основа единственного и основа множественного чисел, и соответствующие аффиксы[29].
Если корень и две основы совпадают, присоединяя два разных суффикса, получается модель слова «кукуруза»[29]:
Корень
кукуруз-
основа
аффикс
основа
аффикс
кукуруз-
-а
кукуруз-
-ы
ед. ч.
мн. ч.
«кукуруза»
«кукурузы»
Если корень совпадает с основой единственного, но не множественного числа, получается модель слова «крыло»[30]:
Корень
крыл-
основа
аффикс
основа
аффикс
крыл-
-о
крыл-ь-
-я
ед. ч.
мн. ч.
«крыло»
«крылья»
Противоположная ситуация характерна для слов типа «болгарин»[31]:
Корень
болгар-
основа
аффикс
основа
аффикс
болгар-ин-
Ø
болгар
-ы
ед. ч.
мн. ч.
«болгарин»
«болгары»
Возможно также положение дел, при котором для единственного и множественного числа используется один и тот же аффикс, но основы при этом отличаются; это типично для нахско-дагестанских языков, таких как ахвахский (слово «лоб» в абсолютиве и эргативе имеет нулевое окончание в обоих числах, отличия проявляются только в основе)[32]:
Даже если в языке различается несколько грамматических чисел, некоторые слова могут иметь одну форму во всех числах, пример из русского и английского[17]:
один кенгуру — сто кенгуру
При этом в английском это слово имеет отдельную форму множественного числа:
one kangaroo — a hundred kangaroos
Нулевое маркирование значительно чаще встречается в единственном числе, намного реже — во множественном и почти никогда не используется для образования двойственного и тройственного чисел[34].
Разные формы грамматического числа могут образовываться из единой основы или быть относительно или полностью независимыми. Во втором случае имеет место супплетивизм, примеры из языка оболо и русского языка[35]. Большинство слов в оболо не имеют отдельной формы множественного числа, а если они и есть, то только супплетивные:
úwù, «дом» — úwù, «дома́».
ògwú, gwún̄, «человек, ребёнок» — èbí, bọ́n, «люди, дети»: в обоих языках форма множественного числа этих слов ничем не напоминает форму единственного.
В английском языке лексикализировалось несколько форм множественного числа, образованных морфологическим механизмом, потерявшим продуктивность; для носителей эти формы непрозрачны и требуют запоминания[36].
tooth, «зуб» — teeth, «зубы»
В некоторых языках отношения между формами разного числа настолько сложны, что выделить единую закономерность невозможно; так, в языке шиллук формы единственного и множественного числа похожи, но общего правила образования числа у имён существительных нет[37].
Слова, несущие маркер грамматического числа, часто требуют от других слов согласования с ними по этому параметру[42]. Обычно число маркируется и на именной группе, и вне её, но иногда оно требуется только на именной группе или только на глаголе.
Пример согласования на всех членах именной группы и глаголе из русского языка:
Число может маркироваться несколько раз: морфологически и/или синтаксически и/или семантически; также возможно многократное маркирование средствами морфологии, пример из бретонского языка[45]:
bag — bag-ig — bag-où — bag-où-ig-où («лодка — лодочка — лодки — лодочки»)
Такое положение дел может возникать, когда разложение слова на морфемы затрудняется ввиду того, что морфологический механизм перестал быть продуктивным, или из-за того, что слово было заимствовано: в среднеанглийском множественное число слова child выглядело как childre, затем это слово приняло ещё один маркер множественного числа, -en[46]. Слово chips было заимствовано из английского в русский дважды: в виде «чипы» (микросхемы) и «чипсы» (жареный картофель), приняв во втором случае второй аффикс множественного числа[47].
Изредка аффикс грамматического числа может добавляться к слову, у которого уже есть другой аналогичный аффикс, чтобы выразить ещё большее значение; пример из бретонского языка[48]:
lagad — «глаз» (глаз.SG)
daou-lagad — «два глаза» (DUAL-глаз)
daou-lagad-où — «пары глаз» (DUAL-глаз-PL)
Язык гуарекена (аравакская семья) не требует маркирования числа на существительных, но позволяет его указывать при желании[49]:
abida-pe — «свиньи» (свинья-PL)
abida-nawi — «очень много свиней» (свинья-GRPL)
abida-pe-nawi — «неисчислимое множество свиней» (свинья-PL-GRPL)
В некоторых случаях вместо согласования по синтаксическому признаку используется семантическое (по смыслу)[50]. Так, в британском, австралийском и новозеландском английском подлежащее, выраженное существительным в единственном числе и обозначающее группу людей («комитет», «группа»), часто требует постановки сказуемого во множественное число; носители американского английского обычно отвергают такое согласование[51]:
the audience were enjoying the show (DEF аудитория.SG быть.PL наслаждаться DEF представление) — «зрители наслаждались представлением».
В диалекте русского языка Талицкого сельсовета и мальтийском языке отмечено согласование глагола во множественном числе с именной группой, стоящей в единственном числе, что указывает на дополнительных референтов[52]:
Гош-а приехал-и (Гоша.SG приехать.PL) — «приехал Гоша с семьёй или друзьями».
Однородные именные группы (стоящие в единственном числе) могут согласовываться с определителем или глаголом как в единственном, так и во множественном числе; примеры из русского языка[53]:
Мария задумалась об оставленных муже и дочери.
Эта взыскательность, самокритичность тоже располагали к нему.
Согласование во множественном числе в таких ситуациях встречается чаще, особенно в случаях, если вершиной именных групп являются одушевлённые существительные и если она предшествует определителю или глаголу[53]. В некоторых языках определитель или глагол могут стоять во множественном числе только в случае, если вершиной именной группы являются одушевлённые существительные, пример из венгерского[54]:
A könyv és a kommentár megérkezett/*megérkezt-ek (DEF книга и DEF комментарий приехать.SG/*приехать.PL) — «книга и комментарий приехал/*приехали».
В других языках согласование во множественном числе возможно, напротив, только если именная группа следует за определителем или глаголом, пример из марокканского арабского[54]:
mʃa ʕumar w ʕali (уйти.SG.MASC Умар и Али) — «Умар и Али ушли».
ʕumar w ʕali mʃaw/*mʃa (Умар и Али уйти.PL/*уйти.SG.MASC) — «Умар и Али ушли/*ушёл».
l-kas w z-zlafa tˤərrəsu/*tˤərrsat (DEF-стакан.SG.MASC и DEF-миска.SG.FEM разбиться.PL/*разбиться.SG.FEM) — «стакан и миска разбились/*разбилась».
В большинстве жестовых языков маркирование грамматического числа возможно, но не обязательно. Множественное число существительных выражается лексически (словами вроде «много» и классификаторами) и/или морфологически, более размашистыми движениями, повторением движения несколько раз, а также инкорпорацией в жест считающего движения или числительного (кисть руки показывает число количеством пальцев)[55][56]. Многие жестовые языки позволяют инкорпорировать числительные 2—4 в местоимения для отсылки на 2—4 референта[57].
В отличие от звучащих языков, предпочитающих аффиксацию, основная стратегия образования множественного числа в жестовых языках — редупликация, причём повторное выполнение жеста может происходить в том же пространстве, а может — рядом[58]. В немецком жестовом языке положение редупликанта зависит от жеста («книги» выполняется там же, где «книга» ещё раз, а «дети» — со сдвигом в пространстве), при этом если исходный жест уже содержит повторяющееся или сложное движение, то редупликация блокируется фонологическим ограничением, и множественное число этого жеста образуется нулевым маркированием[59]. В индо-пакистанском жестовом языке редупликация не используется, и множественное число существительных не маркируется (кроме жеста «ребёнок»)[59]. Разновидность редупликации — повторение формы кисти классификатора[59].
И в амслене, и в аргентинском жестовом языке множественное число одноручных жестов маркируется их выполнением двумя руками[60][61]. Но в последнем также используется выполнение жестов с надутыми щеками[61].
Необязательное согласование слов с глаголами распространено во многих жестовых языках[62].
В амслене жесты глаголов имеют формы для согласования с объектами в единственном, двойственном, множественном и исчерпывающем («я спросила всех вас») числах[63]. Фонологически формы множественного и исчерпывающего числа включают движение кисти (кистей) по горизонтальной дуге, причём при согласовании с первым лицом дуга выгнута в сторону говорящего, а при согласовании с остальными — от него[64].
Маркирование числа на разных типах слов коррелирует с положением этого типа в иерархии одушевлённости, предложенной Смит-Старком[66]:
1-е лицо > 2-е лицо > 3-е лицо > родственники > люди > одушевлённые > неодушевлённые
Другими словами, если грамматическое число различается у неодушевлённых существительных, то оно почти наверняка будет различаться и у одушевлённых, и у местоимений третьего лица (он, она, оно, они), но не наоборот. В языке слэйви, как и в подавляющем большинстве других языков Северной Америки, множественное число может выражаться только у слов, обозначающих людей или собак[67]:
Вопрос возникновения грамматического числа малоизучен; предполагается, что первые его маркеры являются грамматикализировавшимися числительными, которые, в свою очередь, образуются из собирательных слов («все»), местоимений-существительных и указательных местоимений[70]. Распространённость парадигмы «немаркированное единственное — маркированное множественное» придаёт вес идее, что изначально маркер множественного числа появляется как необязательный, и лишь затем в некоторых языках начинает требоваться по умолчанию[71].
В австронезийских языках двойственное число часто этимологически восходит к слову «два», тройственное — к слову «три», а паукальное — к слову «три» или «четыре», в зависимости от того, есть ли тройственное число[72]. Аналогично из числа «два» в бретонском возникло «новое двойственное» число[73].
Грамматическое число может также угасать: язык может утерять двойственное число (если в нём нет тройственного), как это произошло с восточнославянскими, или начать использовать форму тройственного или паукального числа в качестве множественного: именно поэтому в некоторых языках формы множественного числа этимологически восходят к числительному «три»[74]. Тройственное число может возникать из старого паукального, как это произошло в нескольких австронезийских языках[74]. Старые числа могут исчезать полностью или оставаться в языке в редких формах: некоторые арабские диалекты утеряли продуктивное двойственное число, но оно продолжает употребляться с ограниченным набором слов[75]. В исландском исторические двойственные местоимения стали использоваться для обозначения множественного числа, а старые местоимения множественного числа превратились в гоноративы[75].
Морфемы, обозначающие число существительных, особенно множественное, могут заимствоваться в другие языки; более того, вероятно, это самый часто заимствуемый вид морфем вообще[76]. Испанский маркер множественного числа был заимствован в боливийский кечуа[77]:
Иногда заимствованная морфема сохраняет своё значение, а иногда нет: несколько языков тупи-гуарани заимствовали карибский маркер собирательного множественного числа («лист» — «листья», в противовес дистрибутивному «листы»), придав ему значение множественного числа[78]:
eluwa-kom«мужчины» (мужчина-COL, язык ваяна) — wãĩwĩ-kom «женщины» (женщина-PL, язык эмерильон)
Gaurav Mathur, Christian Rathmann.Verb agreement in sign language morphology // Sign languages / Diane Brentari (ed.). — Cambridge: Cambridge University Press, 2010. — ISBN 978-0-511-71220-3. — ISBN 978-0-511-71301-9. — ISBN 978-0-511-71510-5. — ISBN 978-0-511-72315-5.
F Rose.Borrowing of a Cariban number marker into three Tupi-Guarani languages // Morphologies in Contact / Martine Vanhove, Thomas Stolz, Aina Urdze, Hitomi Otsuka (eds.). — Akademie Verlag, 2012. — ISBN 978-3-05-005769-9.
Yaron Matras.Why is the borrowing of inflectional morphology dispreferred? // Borrowed morphology / Francesco Gardani, Pyotr Mikhajlovich Arkadjev, Nino Amiridze (eds.). — Berlin: De Gruyter Mouton, 2015. — Vol. 8. — P. 47—80. — (Language contact and bilingualism). — ISBN 978-1-61451-556-2. — ISBN 978-1-61451-320-9. — ISBN 978-1-5015-0037-4.
Greville G. Corbett. Number. — Cambridge, UK; New York: Cambridge University Press, 2000. — ISBN 978-1-280-43234-7. — ISBN 978-1-139-16434-4. — ISBN 978-0-511-17557-2. — ISBN 978-0-511-01591-5. — ISBN 978-0-511-15601-4.
Roland Pfau.Morphology // The linguistics of sign languages: an introduction / Anne Baker (ed.). — Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins Pub. Company, 2016. — ISBN 978-90-272-6734-4.
E. K. Brown, J. E. Miller. The Cambridge dictionary of linguistics. — Cambridge; New York: Cambridge University Press, 2013. — ISBN 978-0-521-76675-3.
María Ignacia Massone, Rocío Anabel Martínez.Argentine Sign Language // Sign languages of the world: a comparative handbook / Julie Bakken Jepsen (ed.). — Boston: De Gruyter Mouton, 2015. — ISBN 978-1-61451-796-2.