У этого термина существуют и другие значения, см. Падеж (значения).
Паде́ж в языках синтетического строя — словоизменительная грамматическая категория именных и местоименных частей речи (существительных, прилагательных, числительных) и близких к ним гибридных частей речи (причастий, герундиев, инфинитивов и проч.), выражающая их синтаксическую и/или семантическую роль в предложении. Падеж является одним из средств выражения синтаксической зависимости имени, выражаемым при подчинённом имени (ср. с маркерами изафета — показателями наличия зависимого синтаксического элемента, присоединяемыми к синтаксическим вершинам). Другими средствами выражения синтаксической зависимости и семантической роли являются предлоги и послелоги, порядок слов, контактное расположение синтаксических групп. В конкретных языках мира обычно наблюдается своя сбалансированная конфигурация средств выражения синтаксических зависимостей.
Падеж является грамматической категорией, выполняющей двоякие функции в языке: с одной стороны, падежные формы всегда выступают в роли маркеров независимого или зависимого синтаксического статуса имени, указывают на его доминирующее или подчинённое положение, с другой стороны, они нередко совмещают эту синтаксическую функцию с указанием на семантическую роль, которую выполняет имя в той карте реальности, которая задаётся предложением. Это может быть роль агенса, пациенса, бене- или малефактива, адресата, инструмента, средства и проч. Как правило, в языках с несколькими падежами три-четыре из них выполняют по преимуществу синтаксические функции (номинатив, аккузатив, эргатив, генитив) и имеют очень широкий, размытый круг семантических функций, а остальные (датив, инструменталис, транслатив, аверсив и многие другие) более семантически специализированы. Как правило, в языках с богатыми падежными системами (финно-угорские, кавказские) значительная часть падежей представляет собой формы локализации, обозначающими разные способы расположения объекта в пространстве (внутри ориентира, над или под ним, конечные и начальные точки движения и проч.). Таковы аллатив, иллатив, инессив, пролатив и другие. Кроме того, в языках типа русского или немецкого падежные формы адъективных частей речи (прилагательных, причастий), наряду с родом и числом, выступают в роли главного инструмента согласования — важного средства повышения связности текста.
Русский термин падеж, как и русские названия большинства падежей, является калькой с греческого и латыни — др.-греч.πτῶσις (падение), лат.casus от cadere (падать). Выделяют прямой падеж (именительный и иногда также винительный) и косвенные падежи (остальные). Эта терминология связана с античным представлением о «склонении» (лат.declinatio) как «отклонениях», «отпадениях» от правильной, «прямой» формы слова, и поддерживалась ассоциациями с игрой в кости (где при каждом броске выпадает та или иная сторона — в данном случае одна «прямая» и несколько «косвенных»).
Традиционный формальный метод, опирающийся на анализ падежных показателей (флексий, других аффиксов). Этот метод хорошо работает в случае высокой формальной дифференциации падежей в конкретном языке, но даёт систематические сбои в случаях падежной омонимии.
Традиционным («школьным») способом определения падежа является вопросный метод, при использовании которого к форме имени задаётся один из так называемых падежных вопросов (в русском кто? что?, кого? чего?, кому? чему? и так далее). Этот метод интуитивно прост и нагляден, но обладает рядом теоретических недостатков:
он предполагает опору на метаязыковую способность задавать вопросы и поэтому зависит от компетенции носителя, что препятствует его формализации;
он не способен разграничивать падежные формы, к которым задаётся один и тот же вопрос (например, чего? — чая или чаю).
Метод построения однопадежного ряда. В середине 1950-х годов ряд московских учёных, работавших в области приложения математических моделей в лингвистике, обратили внимание на то, что традиционные определения падежа не являются определениями в собственном смысле слова и «не дают возможности ввести в рассмотрение ни одной падежной граммемы, а тем самым и очертить категорию падежа в целом как совокупность своих граммем». То есть формально известные определения описывали не структуру падежа, а лишь его функциональное отличие от других грамматических категорий[1]. На первом в СССР научном семинаре по математической лингвистике («Некоторые применения математических методов в языкознании», 1956) участникам было предложено «дать строгие определения <…> падежа», и через полтора месяца формальное определение падежа, со ссылкой на А. Н. Колмогорова[1], выдвинул один из инициаторов и руководителей семинара, В. А. Успенский. Идея Колмогорова — Успенского, будучи развитой до конца, позволяла определять падеж не путём подстановки вопроса, а путём «удаления имени» из предложения и сопоставления «остатка» с известными матрицами падежей. Упрощая, можно сказать, что падеж будет образован рядом форм всех существительных языка в определённом синтаксическом контексте («однопадежным рядом»). Например, однопадежный ряд русского генитива задаётся лексемой «нет»: (нет) я́блока, жены́, мы́ши и так далее (см. вспомогательное слово в таблице ниже).
При таком подходе, «девять падежей русского языка не вызывают сомнений», а с принятием некоторых допущений — можно выделить и двенадцать. В своих мемуарах В. А. Успенский утверждает, что это было первое научное (то есть формализованное) определение падежа[2]. Идеи Колмогорова — Успенского в начале 1970-х развивали учёные-лингвисты А. А. Зализняк и А. В. Гладкий. Однако вопрос оставался на уровне экспериментальных изысканий: «Строгого определения падежа в традиционных лингвистических сочинениях нет», — констатировал в одной из работ тех лет Зализняк[3].
Ниже приведён список падежей, выделяемых в разных грамматических традициях (вопросы приведены для подходящих по смыслу русских эквивалентов). Некоторые падежи в некоторых языках могут частично или полностью пересекаться между собой по функциональности и/или морфологическим признакам.
Современная лингвистическая типология опирается на представление о том, что падежи представляют собой упорядоченную систему, иерархию, в которой каждому падежу присваивается определённый ранг:
В рамках этой иерархии в общем случае действует следующее правило: «Если в языке нет определённого падежа, то в нём не будет других падежей, занимающих в иерархии место справа от него», иными словами, если в языке нет локатива, то в нём не будет, например, инструменталиса. Эта иерархия, однако, отражает лишь общую тенденцию и представляет собой скорее фреквенталию, а не абсолютную языковую универсалию. Так, в русском и чешском языках нет аблатива, однако есть инструменталис (причём в русском последний оказывается самым формально различительным падежом, с самым низким индексом межпадежной омонимии). В ирландском языке номинатив и аккузатив перестали различаться, однако датив и локатив в ряде форм не совпадают, в нём сохраняются генитив и вокатив, но нет аблатива и инструменталиса. В панджаби аккузатив, генитив и датив слились в форме одного косвенного падежа, и при этом в нём сохраняются вокатив, локатив и аблатив.
В русском языке можно выделить несколько дополнительных падежей[1][8][9].
Аблатив (исходный, отложительный падеж) — падеж, обозначающий начало движения и отвечающий на вопрос «откуда?». В русском языке совпадает с родительным падежом
с работы — нет работы, из Москвы — нет Москвы. Однако изредка он сохраняет свою специфику. Например, наряду с формой вышел из леса существует аблатив вышел и́з лесу, кровь и́з носу, работать и́з дому[10]
Вокатив (звательные формы) — формы существительного, изредка используемые при обращении
В русском языке можно выделить две или три формы звательного падежа. Примеры так называемого «нового звательного» падежа: «Аня — Ань!», «Саша — Саш!». «Старый звательный» падеж сохранился в словах «старче» (старец), «отче» (отец), «мати» (мать), «Господи» (Господь), «Боже» (Бог) и других. Этот падеж считался седьмым русским падежом в грамматиках, изданных до 1918 года[11]. Третья форма звательного падежа сохранилась в словах «деда», «доча», «мати» и т. п. Название этой формы «падежом» условно, так как в строго грамматическом смысле звательная форма падежом не является.[12] Вокатив также сохранился в других славянских языках. Например, украинская грамматика выделяет отдельный звательный падеж (укр.кличний відмінок): «Добре єси, мій кобзарю, Добре, батьку, робиш!» (Тарас Шевченко, «Кобзарь») — в звательной форме, «кобзар» превращается в «кобзарю», а «батько» превращается в «батьку». Широко распространён также в польском. Для ограниченного числа слов вокатив существует и в белорусском.
Предложный падеж совмещает изъяснительное значение (о чём?) и местное (где?). У большинства слов формы совпадают: «говорить о столе» — «находиться в столе», «об избе» — «в избе». Однако у ряда слов фактически две формы предложного падежа: «о шкафе» — «в шкафу» и «о лесе» — «в лесу», что позволяет выделить особый местный падеж. Из-за небольшого количества слов, у которых формы не совпадают (их чуть более ста), в академической традиции в русском языке такой падеж обычно не выделяется.
Партитив (количественно-отделительный или второй родительный)
В этом падеже ставится существительное, означающее целое по отношению к некоторой части. Отвечает на вопрос «чего?». Этот падеж мы можем услышать в двух равносильных формах некоторых словосочетаний: например, «головка чеснока», но также «головка чесноку»; особенно хорошо он заметен применительно к неисчисляемым существительным: сахару, песку (не путать с дательным), чаю и др. В контексте можно проследить разделение родительного и данного падежа: «нет сахара» и «положить сахару». В общепринятой школьной системе все эти формы относятся к родительному падежу. Есть мнение, что этот падеж — один из двух, могущих быть прямым дополнением при глаголе. Причём глаголы могут иметь в качестве прямого дополнения как лишь существительное в партитиве, так и в аккузативе. (Это часто зависит от одушевлённости и исчисляемости существительного).
С глаголами «ждать» и схожими по смыслу употребляется форма родительного, которую иногда выделяют в отдельный падеж. Например: жду письмо (винительный), но жду письма (ждательный).
Форма, использующаяся в конструкциях вида «пойти в солдаты», «избрать в президенты», «поступить в актёры», обозначающих переход в другое состояние или положение. В этих случаях винительный падеж множественного числа совпадает по форме с именительным.
Существует несколько специальных форм, используемых с разного рода единицами измерения. Например «девять грамм» (счётный первого типа), «прошло три часа́» (счётный второго типа — важна смена ударения). См. также Счётная форма
Кроме вышеупомянутых падежей, специалисты (например, В. А. Успенский[1], А. А. Зализняк)[13] иногда выделяют ещё несколько (временной и др.). Точное количество выделяемых падежей зависит от выбранного определения падежа.
Пример винительного, предложного и звательного падежей показывает, что для определения падежа существительного недостаточно характеризующего вопроса. Для винительного нет ни одного уникального вопроса, для предложного нет общего вопроса (предлог в вопросе зависит от предлога в предложении), для звательного вопросов нет вообще.
Альтернативное мнение: ждательный и превратительный «падежи» — особая форма управления, часть счётных форм — пережитки двойственного числа[14].
В старославянском и древнерусском языках были возможны следующие двойные обороты: двойной именительный, двойной винительный (при отрицании он превращался в двойной родительный) и двойной дательный[15]. Указанные три оборота строятся по одной модели: два слова, разделённые глаголом, согласуются между собой в падеже, роде и числе. Глагол, который разделяет члены одного сочетания, обозначает переход лица или предмета в другое состояние. Член оборота, обозначающий лицо или предмет, выраженный обычно существительным, местоимением, причастием, переводится в иное состояние, согласуясь с другим членом. Он выражен, как правило, существительным, прилагательным, причастием и раскрывает то самое состояние, в которое лицо или предмет переводится[16]. При двойном именительном падеже первый именительный обозначал подлежащее, тогда как второй был именной частью сказуемого. Двойной винительный употреблялся при переходном глаголе, первый падеж выступал в роли прямого дополнения, а второй выражал предикативное значение. Двойной дательный мог употребляться только при глаголе «быть», при этом первое дополнение выполняло функцию косвенного дополнения (адресата), а второе, как и в остальных случаях, имело предикативную функцию [15].
В современном русском языке нормативным является творительный предикативный (в качестве второго падежа в подобного рода конструкциях будет всегда творительный падеж), хотя некоторые следы конструкций с двойными падежами сохраняются и сегодня. В частности, при предпочтении современной языковой нормой творительного предикативного возможны все же употребления с именительным в качестве падежа именно части сказуемого (именительным предикативным): например, «Он был поэт». Предложение «Я знаю его как способного учёного» является конструкцией, которая, возможно, развивалась из двойного винительного падежа. Конструкции с двойным дательным встречаются только как реликты в некоторых литературных произведениях (например, «Зачем же быть, скажу вам напрямик, // Так невоздержку на язык» (А. С. Грибоедов))[15].
↑Зализняк А. А.О понимании термина «падеж» в лингвистических описаниях // Проблемы грамматического моделирования / Зализняк А. А.. — Москва: «Наука», 1973. — С. 53—87. — 262 с.