Борис и Глеб

По одному из источников, «Сказанию о Борисе и Глебе» XI века, оба брата были от одной из жён Владимира — «болгарыни»^[1]. В летописных сборниках с XVI века Бориса и Глеба возводят по родству к византийской царевне Анне. В дальнейшем одна часть историков — Василий Татищев^[2], Сергей Соловьёв^[3], Анджей Поппэ^[4] и другие — приняли эту версию как наиболее вероятную. Другая часть историков, например, Алексей Толочко^[5], С. М. Михеев^[6], Евгений Пчелов^[7] придерживаются версии, что они были сыновьями неизвестной «болгарыни», возможно, из волжских болгар^[8].

Братья Борис и Глеб были младшими единокровными братьями Святополка Окаянного и Ярослава Мудрого, сыновьями киевского князя Владимира Святославича и его жены — византийской царевны Анны из Македонской династии, которая была единственной сестрой правящего императора Византии Василия II Болгаробойцы (976—1025) и внучкой императора Константина VII Багрянородного. Источники разделяют имена братьев: Борис и Глеб — имена, полученные при рождении, Роман и Давид — при крещении. Однако имя Борис к тому времени уже перестало быть языческим и могло использоваться для наречения при крещении (в X веке уже был канонизирован князь Борис I, крестивший Болгарию)^[9]. Имя Глеб относится к языческим именам и известно по рассказу Иоакимовской летописи об убийстве Святославом Игоревичем своего брата Глеба за исповедание христианства^[10]. Около 987—989 гг. Борис получил от отца Ростов, а Глеб — Муром.

Оба брата были убиты Святополком Окаянным во время борьбы за власть.

Каноническая версия, известная как из летописного материала, так и по древнерусским агиографическим сказаниям, рассказывает множество подробностей о гибели братьев. В 1015 году заболел отец братьев — великий князь Владимир Святославич, и Борис был призван в Киев. Вскоре по его прибытии стало известно о вторжении печенегов, и отец послал его с дружиною для отражения их набегов. Борис нигде не встретил печенегов и, возвращаясь обратно, остановился на реке Альте. Здесь он узнал о смерти отца и о занятии великокняжеского стола единокровным братом Святополком. Дружина предложила идти на Киев и овладеть престолом, но Борис не хотел нарушать святости родовых отношений и с негодованием отверг это предложение, вследствие чего дружинники отца покинули его, и он остался с одними своими отроками^[11].

Между тем Святополк, который, извещая Бориса о смерти отца, предлагал быть с ним в любви и увеличить его удел, на самом деле хотел устранить потенциальных претендентов на обладание княжеством, убив сыновей Владимира. (Сам он должен считаться сыном Ярополка: его мать была беременна в тот момент, когда Владимир отнял её у своего брата, — поэтому Святополка называют то сыном Владимира, то племянником). Святополк отправил Путшу и вышегородских бояр с поручением убить брата — так как симпатии к Борису народа и дружины делали его опасным соперником. Путша с товарищами пришёл на Альту, к шатру Бориса, ночью на 24 июля; услыхав пение псалмов, доносившееся из шатра, Путша решился дождаться, пока Борис ляжет спать. Как только тот, вдвойне опечаленный смертью отца и слухами о злодейском намерении брата, окончил молитву и лёг спать, ворвались убийцы и копьями пронзили Бориса и его слугу венгра Георгия, пытавшегося защитить господина собственным телом.

Ещё дышавшего Бориса убийцы завернули в шатёрное полотно и повезли. Святополк, узнав, что тот ещё жив, послал двух варягов прикончить его, что они и сделали, поразив его мечом в сердце. Тело Бориса тайно было привезено в Вышгород и там погребено у церкви Святого Василия. Борису было около 25 лет^[11].

После убийства Бориса Святополк позвал в Киев Глеба, опасаясь, что тот, будучи полнородным (не только единокровным, но и единоутробным) братом убитого Бориса, может стать мстителем. Когда Глеб остановился возле Смоленска, он получил от четвёртого брата — Ярослава — известие о смерти отца, о занятии Киева Святополком, об убийстве им Бориса и о намерении убить и его, Глеба; при этом Ярослав советовал ему не ездить в Киев^[12].

Как гласит житие, когда юный князь со слезами молился об отце и брате, явились посланные к нему Святополком и проявили явное намерение убить его. Сопровождавшие Глеба отроки, по известиям летописей, приуныли, а по житиям святого князя им запрещено было употреблять в защиту его оружие. Горясер, стоявший во главе посланных Святополком, приказал зарезать князя его же повару, родом торчину^[12]. Убийство Глеба произошло 5 сентября 1015 года. Тело Глеба убийцы погребли «на пусте месте, на брези межи двемя колодами» (то есть в простом гробу, состоящем из двух выдолбленных брёвен). Е. Е. Голубинский указал, что речь идёт о погребении тела непосредственно на месте убийства на берегу Днепра вниз от Смоленска в пяти верстах от города^[13].

В 1019 году, когда Ярослав занял Киев, по его приказу тело Глеба было отыскано, привезено в Вышгород и погребено вместе с телом Бориса у церкви Святого Василия.

В 1834 году профессор Санкт-Петербургского университета Осип Сенковский перевёл на русский язык «Сагу об Эймунде» («Эймундова прядь»)^[14]. В саге рассказывается, как конунг Ярислейф сражается с конунгом Бурислейфом, причём в саге Бурислейфа лишают жизни варяги по распоряжению Ярислейфа. Одни исследователи предполагают под именем Бурислейфа Бориса, другие — польского короля Болеслава. У этой версии больше противников, чем сторонников^[15].

Кроме того, историографы и историки, начиная с С. М. Соловьёва, предполагают, что повесть о смерти Бориса и Глеба вставлена в «Повесть временных лет» позже, иначе летописец не стал бы снова повторять о начале княжения Святополка в Киеве^[16].

Святые Борис и Глеб — традиционные персонажи литературных произведений агиографического жанра, среди которых особое место занимает «Сказание о Борисе и Глебе», написанное в середине XI века в последние годы княжения Ярослава Мудрого^[17]. Позднее «Сказание» дополнилось описанием чудес святых («Сказание о чудесах»), написанных в 1089—1115 годы последовательно тремя авторами. Всего «Сказание о Борисе и Глебе» сохранилось более чем в 170-и списках^[18], а возможным автором на основании изысканий митрополита Макария и М. П. Погодина считают Иакова Черноризца^[19].

Существует также «Чтение о Борисе и Глебе», написанное преподобным Нестором Летописцем. По мнению ряда исследователей, «Чтение» было написано раньше «Сказания», созданного, по их версии, после 1115 года на основе «Чтения» и летописного материала^[17].

В отношении рассказов об убийстве Бориса и Глеба в древнерусских летописях существует мнение, что все они до статьи 6580 (1072 год) являются более поздними вставками, сделанными не ранее перенесения мощей братьев, описанного в этой статье^[20]. Это связано как с началом зарождения культа святых братьев, так и с осмыслением в середине — третьей четверти XI века истории их смерти в контексте библейской заповеди «не убий» после отмены на Руси кровной мести^[21].

С. М. Михеев полагает, что источником всех сочинений является варяжская легенда об убийстве Бориса, дополненная затем русским рассказом о гибели Глеба и о борьбе Ярослава со Святополком. На их основе была создана летописная повесть о Борисе и Глебе, а затем «Чтение» и «Сказание»^[22]. По мнению А. А. Шахматова «Чтение» и «Сказание» являются результатом творческой переработки общего протографа, которым, по его мнению, является «Древнейший киевский летописный свод» второй четверти XI века^[23].

В очень непростой ситуации происходила канонизация сыновей Владимира – князей-братьев Бориса и Глеба. Первые упоминания о почитании Бориса и Глеба относятся ко времени княжения Ярослава Владимировича. В их честь, 24 июля, был установлен церковный праздник, который был причислен к великим годовым праздникам Русской Православной Церкви. По мнению некоторых современных исследователей, в последние годы правления Ярослава Мудрого (в середине XI в.) возникло «Сказание о Борисе и Глебе» неизвестного автора, повествующее о христианском подвиге князей-братьев. Впрочем, другие исследователи оспаривают эту точку зрения и относят время создания «Сказания» к началу XII в. (после 1115 г.)^[24]. Необходимо также отметить, что на рубеже XI–XII вв. возник еще один памятник, посвященный тому же сюжету, – это «Чтение о житие и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба», написанное Нестором. Кроме того, сюжет о Борисе и Глебе присутствует в Повести временных лет (под 1015 г.). Какой из памятников возник раньше другого, и какое влияние они оказали друг на друга неизвестно, а дискуссии по этому поводу еще не окончены^[24].

Сам факт возникновения такого количества памятников, посвященных гибели Бориса и Глеба, свидетельствует о том, какое большое значение придавали в XI–XII вв. вопросу о святости князей-братьев. Например, почитание Бориса и Глеба имело важное государственно-политическое значение – святыми были признаны князья-братья, принявшие мучительную смерть, но не поднявших руку на старшего брата. Тем самым освящалась идея родового старшинства в системе княжеской иерархии. Но дело было, конечно, не в этой несколько утилитарной трактовке подвига Бориса и Глеба. Наибольший и наиглубочайший смысл их поступок получал в системе христианской символики. Стоит напомнить, что мать обоих братьев была болгарыней, а следовательно, христианкой. Оба они крестились в Киеве, вместе с другими сыновьями Владимира, сразу же после принятия их отцом новой веры, и получили христианские имена: Борис был наречен Романом, а Глеб – Давыдом. И в летописи, и в других памятниках особо отмечается христианское благочестие братьев, свято исполнявших свой долг сыновей при еще живом отце, и долг младших братьев после его смерти. Таким образом, мученическая смерть Бориса и Глеба становилась одним из первых примеров христианского благочестия и смирения в Киевской Руси, означавшим, что нравственные идеалы, проповедуемые христианством, нашли полный отклик в сердцах русских людей^[24].

Более того, поведение Бориса и Глеба во время братских междоусобиц становилось образцом христианского поведения вообще, ибо именно они, погибшие, но не преступившие Христовых заветов любви и смирения, были признаны святыми и, следовательно, обрели надежду на вечное спасение. И недаром неизвестный автор «Сказания о Борисе и Глебе» восклицает: «Темьже ваю како похвалити не съвемъ или чьто рещи недоумею и не възмогу. Ангела лива нареку, иже въскоре обретаетася близъ скърбящиихъ…»^[24]

Необходимо отметить еще один очень важный момент в трактовке древнерусскими книжниками образов святых Бориса и Глеба. Дело в том, что они, первые русские святые, сразу же стали восприниматься одними из самых главных заступников за Русскую землю. В том же «Сказании» говорится: «Вы бо темъ и намъ оружие, земля Русьскыя забрала и утвьржение… Вы убо небесьныя чловека еста, земльная ангела, стълпа и утвьржение земле нашея!.. Вы не о единомь бо граде, ни о дъву, ни о вьси попечение и молитву въздаета, нъ о всей земли Русьскей!» Именно к Борису и Глебу возносит автор «Сказания» слова своей молитвы: «О, блаженая страстотьрпца Христова, не забываита отьчьства, идеже пожила еста вътели, егоже всегда посетъмь не оставляета… Вама бо дана бысть благодать, да молита за ны, вама бо далъ есть Бог о нас молящася и ходатая къ Богу за ны»^[24].

В княжеской среде братья Борис и Глеб почитались особо, ведь они и в самом деле были братьями (по крови) всех князей Рюриковичей, значит, это были святые из и княжеского рода, а святость Бориса и Глеба была лишним обоснованием прав всего рода на владение Русской землей. Именно поэтому русские князья, начиная с Ярослава Владимировича, настаивали на признании святости князей-мучеников в Константинополе. Но удалось этого добиться только Изяславу Ярославичу, по инициативе которого в 1072 г. совершились перенесение мощей Бориса и Глеба и их официальная канонизация. Княжеская инициатива не вызвала энтузиазма у митрополита-грека Георгия. Но если Константинополю удалось заблокировать канонизацию Владимира, то в данном случае митрополит-грек смирился. И, как сообщает летопись, убедившись в святости Бориса и Глеба, «падъ ниц, прося прощения»^[24].

Таким образом, князья-братья Борис и Глеб стали первыми русскими святыми, официально признанными в Византии. Обретя первых своих святых, Русь обрела и первых своих заступников перед Господом, которые могут вымолить у Него прощение грехов русских людей. Поэтому утверждение почитания Бориса и Глеба как заступников за Русскую землю означало и то, что Русь уже не мыслила свое дальнейшее развитие вне христианского вероучения. Но и сами христианские идеалы теперь связывались с задачами развития Руси. Основной смысл своего существования на земле русский народ начинал осознавать в исполнении Божиих заветов, Божиего Промысла. А цель своего движения по будущим историческим дорогам виделась на Руси в достижении вечного спасения. Поэтому вполне закономерным оказался тот факт, что образы святых Бориса и Глеба получили самое широкое распространение в произведениях отечественной духовно-политической мысли. При этом древнерусские книжники на протяжение нескольких веков использовали сюжетные ситуации, поэтические формулы, отдельные обороты и целые отрывки текста «Сказания». Не менее популярны были Борис и Глеб как святые князья-воины и в древнерусском изобразительном искусстве^[24].

Борис и Глеб считаются первыми русскими святыми, однако дата их канонизации вызывает споры^[25]:

• По мнению А. А. Шахматова это связано с перенесением около 1020 года тела Глеба с берега реки Смядыни в Вышгород и его погребением у церкви Святого Василия;
• В. П. Васильев в своём сочинении «История канонизации русских святых» (1893) также связывает начало почитания с вышеуказанным фактом, но расширяет временные рамки канонизации до 1039 года, связывая её с киевским митрополитом Иоанном I;
• митрополит Макарий (Булгаков) считает, что почитание Бориса и Глеба началось после постройки в 1021 году в Вышгороде первой деревянной церкви во имя этих святых (освящена 24 июля). Этому предшествовало открытие мощей братьев после пожара, уничтожившего церковь Святого Василия, у которой они были погребены^[26].

Наиболее достоверной, по мнению исследователей (Е. Е. Голубинского, М. К. Каргера, Н. Н. Ильина, М. Х. Алешковского, А. С. Хорошева, А. Поппэ), является канонизация Бориса и Глеба, произошедшая при перенесении (либо непосредственно после) их мощей в новую каменную церковь. Эта торжественная церемония по летописным сведениям была совершена 2 мая 1072 года при участии детей Ярослава Мудрого князей Изяслава, Святослава и Всеволода, киевского митрополита Георгия, ряда других архиереев и киевского монашества^[27]. При этом братьям сразу было установлено не местное, а общецерковное почитание, сделавшее их патронами Русской земли^[28].

Существует версия и более поздней канонизации Бориса и Глеба — 2 мая 1115 года, когда состоялось перенесение их мощей в храм, построенный князем Изяславом Ярославичем^[29]. Эта датировка не находит поддержки у исследователей, которые указывают на присутствие имён Бориса и Глеба как святых в документах последней четверти XI века, особенности их гимнографии и факт перенесения частицы их мощей в Чехию в 1094—1095 годах^[30].

Братья были канонизированы как страстотерпцы, что подчёркивает принятие ими мученической смерти не от рук гонителей христианства, а от единоверцев и их мученический подвиг состоит в беззлобии и непротивлении врагам. Однако в отношении причины канонизации Е. Голубинский отмечает, что братья были канонизированы не за мученическую смерть, а по причине чудотворений, происходящих на могилах святых (особо он подчёркивает, что князь Святослав, также сын великого князя Владимира, убитый Святополком, не был канонизирован, так как был убит и погребён в Карпатских горах и сведения о чудесах от его гроба неизвестны)^[31].

Упоминание Бориса и Глеба в списке святых в берестяной грамоте № 906 3-й четверти XI века почти совпадает со временем их канонизации^[32].

Борис под именем Роман Русский и Глеб под именем Давид Польский входят в список святых Римско-католической церкви^[33].

Первоначально Борис и Глеб стали почитаться как чудотворцы-целители^[9], а затем русские люди и преимущественно княжеский род стали видеть в них своих заступников и молитвенников. В похвале святым, содержащейся в «Сказании», их называют заступниками Русской земли и небесными помощниками русских князей:

Летописи полны рассказами о чудесах исцеления, происходивших у их гроба (особый акцент на прославлении братьев как целителей сделан в древнейшей церковной службе святым, датируемой XII веком), о победах, одержанных их именем и с их помощью (например, о победе Рюрика Ростиславича над Кончаком, Александра Невского над шведами в Невской битве), о паломничестве князей к их гробу (например, Владимира Володаревича, князя галицкого, Святослава Всеволодовича — князя суздальского) и т. д.

Академик Д. С. Лихачёв отмечает: «Политическая тенденция культа Бориса и Глеба ясна: укрепить государственное единство Руси на основе строгого выполнения феодальных обязательств младших князей по отношению к старшим и старших по отношению к младшим»^[34].

Знаток древнерусской культуры С. С. Аверинцев писал: «Бориса и Глеба {…} веками помнили все. Получается, что именно в „страстотерпце“, воплощении чистой страдательности, не совершающем никакого поступка, даже мученического „свидетельствования“ о вере, а лишь „приемлющем“ свою горькую чашу, святость державного сана только и воплощается по-настоящему. Лишь их страдание оправдывает бытие державы. А почему так — об этом нужно думать обстоятельно и неторопливо»^[35].

В честь Бориса и Глеба установлены следующие празднования (по юлианскому календарю)^[36][37]:

• 2 (15) мая — перенесение их мощей в новую церковь-усыпальницу в 1115 году, выстроенную князем Изяславом Ярославичем в Вышгороде.
• 24 июля (6 августа) — совместное празднование святым.
• 5 (18) сентября — память князя Глеба.
• 22 сентября (5 октября) — в соборе Тульских святых.

Празднование памяти святым 24 июля с начала XII века постоянно встречается в месяцесловах (Мстиславово Евангелие, начало XII века; Юрьевское Евангелие, 1119—1128 годы; Добрилово Евангелие, 1164 год и другие)^[38]. Изначально день памяти в месяцесловах относился к малым праздникам (святые со славословием), затем стал отмечаться как средний (святые с полиелеем), а со второй половины XII века этот день памяти в месяцесловах начали сопровождать знаком креста в круге, которым отмечают главные после двунадесятых церковные праздники^[39]. Остальные дни памяти реже встречаются в древнерусских месяцесловах.

Впервые все три дня памяти вместе встречаются в Московском типиконе 1610 года. В нём 2 мая положено совершать память святым с полиелеем и более торжественно, чем приходящееся на этот же день празднование памяти одного из Отцов Церкви святителя Афанасия Александрийского. В уставе церковных служб кремлёвского Успенского собора на 2 мая указано: «Афанасию Великому, егда будет невместно вкупе пети с Борисом и Глебом, то пети в 4-й день, трезвон средней, а Борису и Глебу трезвон большой, благовест в ревут»^[38]. В современных минеях Русской православной церкви на 2 мая указывается совершать святым полиелейную службу.

Центром почитания Бориса и Глеба в домонгольский период стала церковь в их честь, построенная в Вышгороде в 1115 году. В ней кроме мощей хранились и другие реликвии, связанные с братьями. Среди них был меч Бориса, вывезенный в 1155 году во Владимир князем Андреем Боголюбским. Церковь была разрушена во время нашествия Батыя на Киев в 1240 году. При этом были утрачены мощи святых братьев и попытки их обрести вновь, предпринимавшиеся в 1743, 1814 и 1816 годах, не дали результата^[38].

В 1070-е годы были построены деревянные храмы и на местах убийства братьев. Вскоре их заменили на каменные: в 1117 году на реке Альте^[40] (место убийства Бориса), а в 1145 году на Смядыни (место убийства Глеба)^[41]. Уже при деревянных церквях образовались монастыри (на Альте — ранее 1073, Борисоглебский монастырь на Смядыни — не позднее 1138 года).

В честь святых братьев возникло много церквей и обителей в разных городах России. До середины XVI века летописец приводит более 20 случаев построения церквей в их честь. К древнейшим из них относятся:

• Борисоглебский собор в Чернигове (до 1123 года);
• Борисоглебская церковь в Кидекше под Суздалем (1152 год);
• Борисоглебская церковь в Полоцке (середина XII века);
• Борисоглебская церковь в Новгороде (1167 год);
• Коложская церковь в Гродно (1180—1190 годы).

В домонгольский период кроме монастырей при храмах, построенных на местах убийства братьев, были основаны обители: Борисоглебский монастырь в Торжке (1038 год) и Борисоглебский Надозёрный монастырь в Переславле-Залесском.

О более поздних храмах и монастырях, посвящённых святым Борису и Глебу, см. Борисоглебский монастырь и Борисоглебская церковь.

Почитание Бориса и Глеба как святых в других православных странах началось вскоре после их канонизации на Руси^[38]:

• в 1095 году частицы мощей святых князей были переданы в чешский Сазавский монастырь;
• в конце XII века в греческом Прологе сурожского происхождения под 24 июля появляется приписка: τῇ αὐτῇ ἡμέρᾳ μνήμη τῶν ἁϒ[ίων] νεοφαν[έντ]ων μαρτύρων ἐν ῥωσικοῖς χώραις δα[υὶ]δ καὶ ῥωμανοῦ — «в этот день память святых новоявленных мучеников в земле Русской Давида и Романа»;
• Антоний Новгородский в своём «Сказании мест святых во Цареграде» (1200 год) сообщает об увиденной в Константинополе большой иконе с изображением святых братьев («У алтаря на правой стране… поставлена икона велика святыхъ Бориса и Глеба») и о церкви, посвящённой им («а во Испигасе граде есть церковь святыихъ мученикъ Бориса и Глеба: въ томъ граде явишася святии, и исцеления многа бываютъ отъ нихъ»). Также Антоний пишет, что местные мастера делают списки с иконы Бориса и Глеба, которые вероятно продаются при самом храме^[42].
• В армянские четьи-минеи 1249 года включено «Сказание о Борисе и Глебе» под названием «История святых Давида и Романоса» (арм. Պատմութիւն սրբոց Դավթի եւ Ռոմանոսի)^[43]. Праздник отмечался 24 июля.

Особенно широкое распространение почитание князей получило в XIII—XIV веках в южнославянских странах (особенно в Сербии). Это связано с развитием посредством Афона и Константинополя церковно-культурных связей между Русью и этими странами, а также с освобождением Болгарского и Сербского государств от власти Византии. Дни памяти святым появляются в южнославянских месяцесловах (наиболее ранние упоминание в Евангелии апракос первой половины XIII века), в кондакарах помещаются молитвы им (самый ранний пример — сербский кондакар начала XIV века), но факты посвящения этим святым храмов в Болгарии и Сербии в Средние века неизвестны.

Первые песнопения Борису и Глебу появляются в конце XI века, древнейшие из них содержатся в июльской минее конца XI — начала XII века и Кондакаре при Студийском уставе, написанном в это же время^[38]. В XII веке песнопения князьям включали в себя 24 стихиры, 2 канона, 3 кондака с икосом, седален и светилен. Состав песнопений указывает на то, что они образовывали 3 службы, то есть для каждого из дней памяти святых. Согласно указанию в минее первой половины XII века, автором службы братьям является киевский митрополит Иоанн^[44].

Несмотря на обширный состав песнопений Борису и Глебу, в домонгольский период их помещали только под 24 июля (для праздника 2 мая в этот период приводился лишь один кондак)^[39]. Первые тексты служб на 2 мая появляются в конце XIV века и составлены из ранее известных стихир. Новые стихиры для данного праздника появляются в XV века и связываются с творчеством Пахомия Логофета. В XV—XVI веках из песнопений исчезает упоминание убийцы братьев — князя Святополка.

На рубеже XI—XII веков появляются паремийные чтения святым, которые являются нетипичными для византийского обряда — вместо библейских чтений использованы проложные сказания о святых, хотя и называемые в традиционной форме «От Бытия чтение»^[38]. В тексте паремий есть аллюзии на отрывки из Ветхого Завета, но основу составляют поучение о любви и ненависти между братьями (1-я паремия), история убийства Бориса и Глеба и войны Ярослава со Святополком (2 и 3 паремии). В XVII веке эти паремии были замены традиционными библейскими, включаемые в службы мученикам.

Святой Борис

Тропарь Борису и Глебу Мученическою кровию порфиру окропивше светло, украшени предстоите, страдальцы славнии, Царю Безсмертному, и, венцы славы от Него приимше, молитеся стране нашей подати на враги одоление и душам нашим велию милость.

Тропарь на перенесение мощей Днесь церковная расширяются недра, приемлющи богатство Божия благодати, веселятся русстии собори, видяще преславная чудеса, яже творите приходящим к вам верою, святии чудотворцы Борисе и Глебе, молите Христа Бога, да спасет души наша.

Святой Глеб

В честь Бориса и Глеба был назван ряд населённых пунктов:

• Борисполь (известен с начала XI века, своё современное название в честь святого Бориса получил в начале XVI века);
• Город Динабург (ныне Даугавпилс, Латвия) в 1657—1667 годах носил название Борисоглебов^[45];
• Борисоглебск (1698 год);
• Тутаев — образовался из слияния городов Романова и Борисоглебской слободы, в 1882—1918 годах носил название Романов-Борисоглебск;
• Посёлок Борисоглебский в Ярославской области (центр одноимённого района) возник вокруг Борисоглебского монастыря, основанного в 1363 году;
• Посёлок Борисоглебский в Мурманской области, построенный для персонала Борисоглебской ГЭС, получил название по местности, в которой находилась церковь Бориса и Глеба.

О первом факте написании образа святых братьев сообщает Нестор в своём «Чтении о святых Борисе и Глебе» и связывает это с указанием Ярослава Мудрого^[46]:

Однако исследователи отмечают, что до 1070-х годов иконография святых не выработалась, их образов нет в Софийском соборе Киева, не сохранились печати с их изображениями^[25]. Среди произведений XI — первой половины XII веков образы Бориса и Глеба сохранились на произведениях «малых форм» (кресты-мощевики и т. п.), что связывают с почитанием князей как целителей и покровителей заказчика изделия^[47].

Святые братья обычно представлены на иконах вдвоём, в полный рост. Их изображают в княжеских одеждах: круглых шапках, отороченных мехом, и плащах, в руки помещают мученический крест или крест с мечом, указывающий на их происхождение и воинскую славу. Данные о внешности Бориса сохранились в Сказании о Борисе и Глебе, написанном не позднее 1072 года^[48]:

О внешности Глеба таких сведений нет, и его, как младшего брата, изображают юным, безбородым, с длинными волосами, спадающими на плечи^[47]. На иконах XV—XVI веков традиционным становится изображение святых во фронтальных одинаковых позах, на некоторых иконах фигурам предают излишнюю удлинённость, чтобы подчеркнуть внешнюю хрупкость. Также братьев изображают в небольшом развороте друг к другу, изображая их беседу.

В 1102 году раки с мощами святых братьев по указанию Владимира Мономаха покрыли серебряными позолоченными пластинами. После перенесения мощей в новую церковь он повелел украсить их рельефными изображениями святых: «Исковав бо сребрьныя дъскы и святыя по ним издражав и позолотив» — эти изображения стали основой для редких одиночных изображений Бориса и Глеба^[47].

Житийные иконы Бориса и Глеба известны со второй половины XIV века: в их клеймах иконописцы подчёркивают смирение и кротость братьев, их христианскую любовь к ближним, готовность к мученичеству, а также помещают изображения чудес, приписываемых им^[47]. Академик В. Н. Лазарев, описывая житийную икону Бориса и Глеба московской школы XIV века, пишет:

В после монгольский период в иконографии Бориса и Глеба появляется позднеантичная и византийская традиции изображения святых на конях, возникшая под влиянием образов святых Сергия и Вакха, Георгия Победоносца, Димитрия Солунского и других. В этом проявляется заступническая и воинская функция культа этих святых.

Известны иконы, отражающие представление о Борисе и Глебе как о защитниках и покровителях городов (например, икона начала XVIII века, написанная в память о спасении от пожара города Каргополя, приписываемому заступничеству братьев). Для них характерно изображение святых в молении к облачному Спасу (образу Иисуса Христа в небе). На одной из таких икон второй половины XVIII века одежда братьев прорисована киноварью, символизирующей как пролитую ими кровь, так и багряницу Христову^[49].

• Борис Тумасов, исторический роман «Борис и Глеб: Кровью отмытые»;
• Борис Чичибабин, стихотворение «Ночью черниговской с гор араратских…»^[50];
• Иосиф Бродский, стихотворение «Набросок» (1972)^[51];
• Леонид Латынин, «Русская правда» (романы «Жертвоприношение» и «Берлога»). Романный образ Бориса не соответствует ни житийному, ни летописному.
• Войсковой подьячий Фёдор Порошин «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков» (1641—1642)^[52].
• Олег Охапкин, стихотворение «В ночь на невскую сечу» (1971).

• «Сага древних булгар. Лествица Владимира Красное Солнышко» (2004) — в фильме рассматривается версия, по которой братья Борис и Глеб являлись сыновьями Владимира от «болгарыни» — сестры эмира Волжской Булгарии.