Ива́н Купа́ла (Ива́нов день, Ива́нщина, Ивана Купалы, Купала) — народный праздник восточных славян, отмечаемый 24 июня (7 июля), посвящённый, по мнению исследователей, летнему солнцестоянию[3] и наивысшему расцвету природы[4]. По времени и названию совпадает с христианским праздником Рождества Иоанна Предтечи[5], от которого и берёт своё название: так как имя Иоанна — Креститель, с греческого буквально переводится купатель, погружатель в воду. В календарном цикле симметричен Рождеству, с которым связывается в библейских и богослужебных, нравоучительных текстах. Иван Купала и Петров день некоторыми исследователями считаются единым праздником летнего цикла[6].
Ночь накануне праздника по своему ритуальному наполнению превосходит сам день Ивана Купалы[3].
По мнению Н. М. Гальковского, «в купальском празднике соединилось два элемента: языческий и христианский»[14]. Точку зрения о дохристианских истоках праздника критикуют историк В. Я. Петрухин[15] и этнограф А. Б. Страхов[16]. По мнению этнографа В. К. Соколовой, «Купала» — название более позднее, появившееся у восточных славян, когда праздник был приурочен ко дню Иоанна Крестителя[6].
Дохристианское название праздника неизвестно. Название Иван Купала имеет народно-христианское происхождение и является славянским вариантом имени Иоанн Креститель[17], поскольку эпитет Иоанна переводится с греческого как «купатель, погружатель» (греч.βαπτιστής)[18]. Выбор именно глагола купать для перевода эпитета «креститель» был обусловлен и собственно славянскими представлениями: праслав.kǫpati обозначало ритуальное омовение, очищение, которое осуществлялось в открытых водоёмах[19].
В граффити № 78 в Софийском соборе Новгорода, датируемой концом XI — началом XII века, имеется надпись: «На Купалиѧ»[20]. В Ипатьевской летописи под 1262 годом имеется запись: «Литва же изъгнаша Єздовъ на каноунъ и Иванѧ дн҃и . на самаѩ коупальѩ»[21][22].
Божество «Купала», впервые упоминаемое в поздней черниговской Густынской летописи (XVII век), является плодом недоразумения: летописец, зная о «бесовских игрищах» на Ивана Купалу, принял название праздника за имя языческого бога. Впоследствии это недоразумение было повторено переписчиками, а затем и ранними исследователями славянской мифологии, в результате чего в славянском пантеоне появилось новое «божество»[23]. «Бесовские» имена начали тиражироваться в русской позднесредневековой книжности как имена «богов» под влиянием польской историографии[15]. С. Токарев считал, что на деле же Купала божеством никогда не являлся и мог появиться в народных представлениях лишь как фольклорная персонификация праздника, отразившаяся, к примеру, в песнях[24].
В этот день было принято молиться святому Иоанну Крестителю при головной боли и за детей[25].
Ночь на Ивана Купалу заполнена обрядами, связанными с водой, огнём и травами. Основная часть купальских обрядов производится ночью[26]. Считалось обязательным к празднику искупаться до захода солнца: на севере русские чаще в банях, а на юге — в реках и озёрах. Ближе к закату, на возвышенностях или у рек, разжигались костры. Порой огонь добывали древним способом — трением дерева о дерево. В отдельных местах Белоруссии[27] и на Волынском Полесье этот архаичный способ добывания огня к празднику сохранялся до начала XX века[28].
По мнению В. К. Соколовой, среди восточных славян в наиболее «архаичной» форме праздник сохранился у белорусов. Украинцы также сохранили основные древние элементы, но в XIX веке они видоизменялись и изменяли смысловое значение. Русскими же основные элементы купальских обрядов были или забыты, или перенесены на другие праздники (Троицу, Петров день)[12]. Белорусы в центре купальского костра ставили столб, на котором сверху крепилось колесо. Иногда на колесо клали конский череп, называемый «ви́дьма» и сбивали в огонь, где он и сгорал; после чего молодёжь веселилась, пела и плясала у костра[29]. В Белоруссии по всем дворам собирали старые ненужные вещи и вывозили их на выбранное для торжества место (опушку, поляну, высокий берег реки), где они позже сжигались[30].
Купальские обряды описаны в псковском Послании игумена Памфила[31]:
Зашумит город и возгремят в нем люди эти, охваченные беспутством, грехами постыдными, низким отступничеством от Бога — стучат бубны, поют сопели, гудят струны. Плескание и плясание, тайные знаки головой, непристойные крики и вопли из уст, самые непристойные песни — так угождают бесам жены и девы, и телом вихляют, и скачут, и выплясывают…
…выходят волхвы-мужи и жены-чародейки на луга и болота, в степи и дубравы, ища смертной травы и отравного приворотного зелья на пагубу людям и скоту; тогда же копают дикие коренья, чтобы приворожить и свести с ума мужчин.
Оригинальный текст (рус.)[показатьскрыть]
Въстучит бо град сей и возгремять в нем людие си безаконием и погибелью лютою, злым прелщением пред Богом; стучать бубны и глас сопѣлий, и гудут струны. Женам же и дѣвам плескание и плясание, и главам их накивание, устами их неприязненъ кличь и вопль, всескверненыя пѣсни, бесовская угодиа свершахуся, и хрептом ихъ вихляние и ногам ихъ скакание и топтание...
...исходят обавници мужи и жены чаровници по лугам и по болотамъ, в пусти же и в дубравы, ищуще смертныя травы и привѣта чревоотравнаго зелиа на пагубу человечеству и скотом; ту же и дивиа копают корениа на потворение и на безумие мужем.
Сему Купалу… память совершают в навечеріе Рождества Иоанна Предтечи… сицевымъ образом: съ вечера собираются простая чадь, обоего полу, и соплетают себе венцы из ядомого зелія, или коренія, и препоясавшиеся быліемъ возгневаютъ огнъ, инде же поставляютъ зелёную ветвь, и емшеся за руце около обращаются окрестъ оного огня, поюще своя песни… Потом чрезъ оный огнь прескакуютъ…[32]
В ночь на Ивана Купалу выбирались «суженые» и совершались брачные обряды[33]: прыганье через костёр взявшись за руки[34], обмен венками (венок — символ девичества[35]), поиски цветка папоротника и купание в утренней росе. В этот день «опахивались сельские дороги, чтобы „сваты скорее приезжали“, или прокладывали борозду к дому парня, чтобы он быстрее посватался»[36][37].
В ряде мест украинских и белорусских традиций только после Купалы прекращали петь веснянки[38]. У восточных и западных славян существовал запрет есть вишню до этого дня[39]. У восточных славян считалось, что до Иванова дня женщинам не следует есть никаких ягод, иначе у них будут умирать малые дети[40].
Известен обычай публичного осуждения и осмеяния на Ивана Купалу (также в Юрьев день и на Троицу). Критике и осуждению подвергаются обычно жители своего или соседнего села, нарушавшие в течение прошедшего года общественные и нравственные нормы. Это общественное осуждение звучит в украинских и белорусских песнях, содержащих мотивы перебранки девушек и парней или жителей соседних сёл. Осуждение и насмешки высказываются публично и служат регулятором общественных отношений[41].
Известны украинские и малопольские поверья, отождествляющие светлячков с душами людей. Эти представления сближают светлячка с бабочкой, которая у болгар называется также, как и светлячок: «вещица» — ночная бабочка, светлячок, определяющие их как ведьму[42].
По представлениям гуцулов после Купалы наступают «воробьиные ночи», когда часто гремят громы и вспыхивают молнии. Это дни, когда гуляют грозовые духи, посылая на землю молнии. «И тогда между тёмным небом и верхушками гор вырастают огненные деревья, соединяя небо и землю. И так будет аж до дня Ильи, старинного Громового праздника», после чего, как говорят «громы становятся не бойными»[43].
К празднику Ивана Купала могла быть приурочена жертва первых плодов, созревших к этому времени[45].
В некоторых русских местностях варили «обетную кашу». На Ульянин день (22 июня) девушки собирались на беседу и толкли ячмень в ступе, сопровождая эту работу песнями. Утром, на Аграфену, из этого ячменя варили в складчину «обетную кашу»[46]. Днём этой кашей угощали нищих, а вечером она, сдобренная сливочным маслом, употреблялась всеми[47].
У белорусов угощение, приносимое из домов, употреблялось как отдельными группами, так и в складчину и состояло из творога (вареников), сыра, мучной каши (кулаги), пресных лепёшек (бабок) с толчёным конопляным семенем, луком, чесноком, кваса (холодника), яичницы на сале (верещаги)[48][49]. Белорусы устраивали обрядовый ужин возле костра. Еду в основном готовили женщины, а мужчины заботились о выпивке[50]. В Белоруссии в XIX веке на праздник употреблялась водка, тогда как в соседнем Подляшье и в Карпатах — вино[48]. В песнях сохранилось упоминание древних напитков этой ночи:
Да тебе, Купа́льночка, ўпущу,
Зелёным вином и прыйму,
Пшеничным пивом упою́,
А белым сыром накормлю[51].
Обязательным обычаем этого дня было массовое купание. Считалось, что с этого дня из рек выходила вся нечисть, поэтому вплоть до Ильина дня можно было купаться без опасений[52]. Кроме того, вода Иванова дня наделялась живительными и магическими свойствами[53].
В местах, где существовал запрет на купание в реках (из-за русалок), купались в «святых источниках». На Русском Севере накануне — в день Аграфены Купальницы[46] топили бани, в которых мылись и парились, заваривая собранные в этот день травы[54]. Вода, набранная из источников в день Ивана Купалы обладала чудодейственной и магической силой[55].
В этот праздник, по народным поверьям, вода может «дружить» с огнём. Символом такого соединения являлись костры[56], которые зажигались в ночь на Купалу по берегам рек. Кроме того, в купальскую ночь часто гадали при помощи венков, опущенных в реку[57]: если венок поплывёт, это сулило счастье и долгую жизнь или замужество[58].
Русский книжник XVI века пытался объяснить название (Купальница) и целительную силу навечерия Иванова дня привязкой к ветхозаветной легенде о Товии. Как он пишет, именно в этот день Товий искупался в Тигре, где по совету архангела Рафаила обнаружил рыбу, с помощью внутренностей которой его отец исцелился от слепоты (Тов.6:2-9)[59].
Главная особенность купальской ночи — очищающие костры[56]. Молодёжь стаскивала со всего села огромное количество хвороста и устраивала высокую пирамиду, в центре которой возвышался шест, на него насаживали колесо, смоляную бочку, череп коня или коровы (полес.) и т. п. По мнению Т. А. Агапкиной и Л. Н. Виноградовой, символ высокого шеста, с установленным на нём колесом, в целом соотносился с универсальным образом мирового дерева[60].
Костры разжигали поздним вечером и жгли чаще всего до утра. В разных традициях имеются свидетельства о требовании разжигать купальский костёр непременно «живым огнём», добытым трением[61]; кое-где огонь от этого костра несли домой и разводили новый огонь в очаге. К огню должны были выйти все женщины села, так как не пришедшая подозревалась в ведьмарстве[62]. Вокруг костра водили хороводы, плясали, пели купальские песни, через него прыгали: кто удачнее и выше прыгнет, тот будет счастливее[63]. Девушки прыгают через огонь, «чтобы очистить себя и предохранить от немочей, порчи, заговоров», и чтобы «русалки не нападали и не приходили в течение года»[64]. Девушку, не перепрыгнувшую через костёр, называли ведьмой (в.-слав., пол.); её обливали водой, хлестали крапивой, как не прошедшую «очищения» купальским огнём[65]. В Киевской губернии девушка, потерявшая до свадьбы девственность, не имела права прыгать через костёр на Ивана Купалу, так как она тем самым осквернила бы его[66].
На Украине и в Белоруссии девушки и парни, взявшись за руки, прыгали попарно через огонь. Если во время прыжка их руки останутся вместе, то считали, что это явная примета их будущего брака[67]; то же, если вслед им полетят искры[68]. Для защиты от колдовства в Гомельской губернии парни на руках качали девушек над купальским костром[69]. Молодёжь и дети, прыгали через костры, устраивали шумные весёлые игры: бегали наперегонки и играли в горелки[70].
Помимо костров, в некоторых местах в Купальскую ночь поджигали колёса и смоляные бочки, которые затем скатывали с гор или носили на шестах, что совершенно очевидно связано с символикой солнцеворота[71].
У белорусов, галицких поляков и прикарпатских словаков купальские огни назывались Соботками[72] — от зап.-слав. sobota «суббота (как день отдыха)»[73].
По мнению многих фольклористов, содержание купальских песен слабо связано с обрядовыми действиями и мифологическим смыслом праздника. Среди разножанровых текстов купальского цикла много лирических песен с любовной и семейной тематикой; шутливых припевок-перебранок между парнями и девушками; песен хороводных и игровых; баллад и т. п. Их принадлежность к купальским песням определяется специфическими («купальскими») типами напевов и приуроченностью к конкретному календарному периоду. В другое время исполнять такие песни было не принято[74].
Купальский венок был обязательным атрибутом игрищ[75]. Изготавливали его до праздника из диких трав и цветов[76]. Обрядовое употребление купальского венка связано также с магическим осмыслением его формы, сближающей венок с другими круглыми и имеющими отверстия предметами (кольцом, обручем, калачом и т. п.)[76]. На этих признаках венка основаны обычаи доить или процеживать молоко сквозь него, пролезать и протаскивать что-либо через венок, смотреть, переливать, пить, умываться сквозь него[76].
Считалось, что каждое растение добавляет венку свои особые свойства, также символику добавляет способ его изготовлению — витьё, плетение. Для венка часто использовали: барвинок, базилик, герань, папоротник, розу, ежевику, ветки дуба и берёзы и др.[76]
Во время праздника венок чаще всего уничтожали: бросали в воду, сжигали в костре, забрасывали на дерево или крышу дома, относили на кладбище и т. п. Иногда венок сохраняли, используя затем для лечения, защиты полей от градобития, а огороды от «червей»[77].
В Полесье с рассветом Иванова дня, крестьянки выбирали из своей среды самую красивую девушку, обнажали её и опутывали с ног до головы гирляндами из цветов; затем отправлялись в лес, где «Дзевко-купало» (так называют избранную девушку) раздавала своим подругам заранее приготовленные венки. К раздаче она приступала с завязанными глазами — в то время, как вокруг неё девушки водили весёлый хоровод. По тому, какой венок кому достанется, гадали о своей будущей судьбе; свежий венок сулил богатую и счастливую жизнь замужем, а венок сухой, увядший — бедность и несчастливый брак: «счастья-доли не бачить ей, жить у недоли!»[78].
Девушки плетут венок во время празднования Ивана Купалы на берегу озера Ильмень
Для изготовления купальского деревца выбирали в зависимости от местности: молодую берёзку, вербу, клён, ель, либо срезали верхушку яблони[79]. Девушки украшали его венками, полевыми цветами, фруктами, лентами, иногда свечами; затем выносили купайлу за село, втыкали в землю на поляне, и водили вокруг него хороводы, гуляли, пели[79]. Позже к игрищам подключались парни: они делали вид, что пытаются похитить деревце или украшения с него, повалить его или поджечь, а девушки его защищали. В конце концов заканчивалось тем, что все вместе шли топить купайлу в реке или сжигать его в костре[79].
Для обряда деревце могли не рубить, а просто нарядить выбранное дерево, находящееся в удобном для хороводов месте. На Житомирщине в одном из сёл избирали для этого сухую сосну, растущую за селом возле реки; называли такое дерево гильце[79]. Обгоревший ствол дерева бросали в воду и убегали, чтобы «ведьма не догнала»[79].
Характерная примета праздника Ивана Купалы — многочисленные обычаи и предания, связанные с растительным миром[54]. Зелень использовалась как универсальный оберег: считалось, что она защищает от болезней и эпидемий, сглаза и порчи; от колдунов и ведьм, нечистой силы, «ходячих» покойников; от стихийных молнии, урагана, пожара; от змей и хищных зверей, насекомых-вредителей, червей. Наравне с этим контакт со свежей зеленью осмыслялся и как магическое средство, обеспечивающее плодовитость и успешное разведение скота, домашней птицы, урожайность злаковых и огородных культур[80].
Считалось, что в этот день лучше всего собирать целебные травы, потому что растения получают от Солнца и Земли большую силу[81]. Некоторые травы собирались ночью, другие днём до обеда, а некоторые по утренней росе[82]. При сборе лечебных трав читали особую молитву (заговор)[82].
Согласно белорусскому поверью, купальские травы максимально целебны, если их собирают «старые и малые», то есть старики и дети — как наиболее чистые (не живущие половой жизнью, не имеющие месячных очищений и т. п.)[83].
С папоротником[84] и цветком Иван-да-марья были связаны особые купальские предания. Названия этих растений фигурируют в купальских песнях[85].
У славян существовало поверье, согласно которому только один раз в году, в ночь на Ивана Купалу цветёт папоротник. Мифический, несуществующий в природе цветок якобы даёт тому, кто сорвал его и сохранил при себе, чудесные возможности. Согласно поверью, обладатель цветка становится прозорливым, может понимать язык животных, видеть все клады, как бы глубоко в земле они ни находились, а также входить беспрепятственно в сокровищницы, приложив цветок к запорам и замкам (и они должны рассыпаться перед ним), владеть нечистыми духами, повелевать землёй и водой, становиться невидимым и принимать любое обличье[86][87].
Одним из главных символов Иванова дня был цветок Иван-да-марья, который символизировал магический союз огня и воды. Купальские песни связывают происхождение этого цветка с близнецами — братом и сестрой — которые вступили в запретные любовные отношения и из-за этого превратились в цветок[88]. Сюжет об инцесте близнецов находит себе многочисленные параллели в индоевропейских мифологиях[89].
Считалось, что в купальскую ночь оживает и проказит всякая нечисть[90]; что нужно остерегаться «проказ нежити — домовых, водяных, леших, русалок»[91].
Чтобы ведьмы не «отобрали» у коров молоко, русские втыкали освящённую вербу на пастбищах, а на Украине хозяин втыкал осиновые колышки во дворе. С этой же целью в Полесье вешали в хлеву на ворота крапиву, рваные мужские штаны или зеркало. В Белоруссии с помощью осиновых веток и колышков защищали не только скот, но также и посевы, «каб ведзьмы не аднялі спор». Для защиты от нечистой силы принято было также втыкать острые и колющие предметы в стол, окна, двери и т. п. У восточных славян при входе в дом ведьмы и т. п. снизу в стол втыкали нож, чтобы помешать ей выйти из дома. У южных славян считалось, что если нож или ветки боярышника воткнуть в дверь, то это убережёт от вампира или моры[уточнить]. В купальскую ночь восточные славяне в окна и двери домов и хлевов втыкали снаружи косы, вилы, ножи, а также ветки определённых деревьев, защищая «своё» пространство от проникновения нечистой силы (см. обереги)[92].
Считалось, что для того чтобы защитить себя от нападения ведьм, следует класть на пороге и на подоконниках крапиву[93]. Украинские девушки обязательно рвали полынь, так как считали, что её боятся ведьмы и русалки[94].
В Подолии собирали на Ивана Купалу конопляный цвет («кашку») и рассыпали перед входом в дом, в хлев, чтобы преградить путь ведьме[95]. Чтобы ведьмы не украли их и не поехали на них на Лысую гору (живой оттуда лошадь уже не воротится), нужно запирать лошадей[96]. Белорусы считали, что на Ивана Купалу домовой катается на лошадях и замучивает их[97].
На Украине и в Белоруссии магические свойства приписывались головешкам из купальского костра. В западном Полесье молодёжь вытаскивала из костра головни, бегала с ними как с факелами, размахивала над головой, а затем забрасывала их в поле «для защиты урожая от нечистой силы»[98].
В Полесье женщину, не пришедшую к купальскому костру, молодые люди называли ведьмой и высказывали в её адрес проклятья, а также дразнили[99]. Для того чтобы узнать и обезвредить ведьму, дорогу, по которой обычно гоняют скот, в купальскую ночь перегораживали ниткой, перепахивали плугом или боронили, пересыпали семенами, муравьями, выливали на неё отвар из муравьёв, считая, что корова ведьмы не сможет перейти через это препятствие[100].
Согласно славянским поверьям, корень плакун-травы, выкопанный накануне Ивана Купалы, был способен обезвредить чары колдунов и ведьм; с помощью этого корня можно было изгнать бесов из одержимых и бесноватых[101].
В купальскую ночь, как и в одну из ночей на зимние святки, у восточных славян часто совершались ритуальные бесчинства молодёжи: крали дрова, телеги, ворота, затаскивали их на крыши, подпирали двери домов, замазывали окна и т. п.[90] Бесчинства в купальскую ночь — южно-русская[70] и полесская традиция[104].
Среди наиболее характерных действий в полесских описаниях бесчинств упоминаются следующие: крали у соседей и таскали по селу телеги, лодки, сани, переворачивали их (ср. переворачивание возов после погребения); разбрасывали дрова, колоды, жерди, бочки, лестницы; разбирали и раскидывали заборы, колодцы; снимали ворота, калитки; перегораживали всеми этими предметами дорогу, строили из них баррикады; переплетали дорогу нитками, кишками зарезанного барана, перегораживали палками; забрасывали телеги, лодки, сани, лестницы, колоды, бочки, колёса, плуги, бороны, ульи, калитки на крыши домов; закрывали трубу, чтобы дым шёл в хату; подпирали тяжёлыми предметами двери, чтобы хозяева не могли выйти из дома; бросали в колодец ульи, колоды, гладышки, дежу, жлукто, мялку для льна, жерди и т. п.; выводили из хлева скотину, угоняли лошадей. Характер этих действий и прежде всего такие их элементы, как воровство, переворачивание, разбрасывание, разрушение, сжигание, перегораживание дороги и др., не оставляют сомнения в их сакральной функции и заставляют относить ритуальные бесчинства к категории охранительных и очистительных обрядов. Перечень мест, куда относят краденые предметы: на соседние дворы, на улицу, в реку, на кладбище, на крышу, на дерево, на грушу, в огонь, — поразительно близок к локативам в обрядах проводов или изгнания нечистых духов и персонажей (зимы, масленицы, ведьмы, русалки и т. п.)[105].
Известно поверье, согласно которому на Ивана Купалу солнце на восходе переливается разными цветами или подпрыгивает, мигает, останавливается и т. п. Чаще всего об этом явлении говорят; солнце играет или скачет; в отдельных традициях также купается, прыгает, танцует, пляшет, гуляет, дрожит, веселится, вертится, кружится, кланяется, меняется, цветёт, красуется (рус.); солнце до венца идёт (полес.)[106][107].
В некоторых районах Болгарии считается, что на рассвете в Иванов день на небе появляются три солнца, из которых только среднее «наше», а остальные — его братья — светят в другое время и над другими землями[107].
Сербы называли Иоанна Предтечу Свети Јован Игритељ, поскольку верили, что в этот день солнце останавливается три раза на небе или играет[108]. Поведение солнца в Иванов день они объясняли, ссылаясь на евангельские строки, связанные с рождением Иоанна Предтечи: «Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве её; и Елисавета исполнилась Святого Духа» (Лк.1:41)[109].
Празднование новомесячий возжиганием костров и прыжками через них осуждает ещё 65-ое правило Трулльского собора (692 год), приводя в пример языческие обряды ветхозаветного царя Манассии. Феодор Вальсамон (XII век) в своём комментарии к этому правилу детально описывает празднование Рождества Иоанна Предтечи в Константинополе:
Вечером 23-го июня месяца собирались на морских берегах и в некоторых домах мужчины и женщины, и какую-нибудь первородную девицу убирали как невесту. Затем после пиршества и неистового плясания, после пения и криков, наливали в медный сосуд с узким горлом морскую воду и влагали туда некоторые вещи, принадлежащие каждому из них. Как скоро эта девица получала от сатаны силу давать ответы на вопросы, они с криком спрашивали о чём-нибудь добром, или предвещающем несчастье, а девица, вынув из вложенных в сосуд вещей какую-нибудь наудачу попавшуюся, показывала. Принимая вещь, неразумный владелец ея тотчас же приобретал уверенность, что в будущем ему предстоит благополучие, или неблагополучие. На следующий день с тимпанами и хорами выходили на морские берега, почерпали много морской воды и окропляли свои жилища. И эти неразумные люди делали не только это, но и во всю ночь жгли груды сена, скакали чрез них и демонскою силою ворожили, то есть, гадали о счастье и несчастии, и о другом. Свой путь туда и обратно, здание, в котором происходило волхование, с прилежащими к нему наружными местами убирали коврами и украшали шелковыми тканями и венками из древесных листьев[110].
Патриарх Михаил III Анхиальский, по словам Вальсамона, приказывал покончить с этими обрядами.
В средневековой Руси обряды и игрища этого дня тоже считались бесовскими и запрещались церковными властями[3]. Так в послании игумена Спасо-Елиазарова монастыряПамфила (1505) к псковскому наместнику и властям обличается «языческое» буйство жителей Пскова в ночь на Рождество Иоанна Предтечи:
зело не престала зде ещё лесть идольская, кумирное празднование, радость и веселие сатанинское… тому (сатане) я(ко)же жертва приносится всяка скверна и беззаконие богомерзкое празднование… стучат бубны и глас сопелий и гудут струны, женам же и девам плескание (ударенье в ладоши) и плясание и главам их накивание, устам их неприязнен кличь и вопль, всескверненые песни, бесовская угодил свершахуся, и хребтом их вихляние и ногам их скакание и топтание[111].
В «Стоглаве» (сборнике решений Стоглавого собора 1551 года) также осуждается разгул купальских празднеств, который возводится к «эллинскому» язычеству:
Ещё же мнози от неразумения простая чадь православных християн во градех и в селех творят еллинское бесование, различныя игры и плескание против праздника рождества великого Ивана Претечи в нощи и на самый праздник в весь день и нощь. Мужи и жены, и дети в домех, и по улицам обходя, и по водам глумы творят всякими игры и всякими скомрашствы, и песньми сатанинскими, и плясанми, и гусльми, и иными многими виды, и скаредными образовании, ещё же и пьянством.
— Стоглав. Гл. 92. Ответ о игрищах еллинскаго бесования
Но, несмотря на однозначное осуждение купальских традиций, поселяне очень стойко держались традиций. Ещё в XVIII веке Никодим (Кононов) писал[112]:
Народ издавна привык и не скоро оставляет эти <купальские> обычаи, а ревностным священникам приходилось терпеть и обиды. Ольшанский, напр., священник Потап чуть не был избит сотником за эту ревность. Наговоры, заговоры, залом колоса, гаданье с сушеною жабою, чтение заговорных волшебных тетрадей даже военными, гадание с родильною младенческою рубашкою, отравы — все это было в большом ходу среди насельников белгородской епархии.
Современные представители Русской Православной Церкви по-прежнему выступают против некоторых обычаев праздника. При этом, отвечая на вопрос о «переплетении» христианского и языческого праздников, иеромонахИов (Гумеров) выразил мнение[111]:
Вековая живучесть в народе некоторых обычаев дня Купалы не свидетельствует о двоеверии, а скорее о неполноте веры. Ведь сколько людей, никогда не участвовавших в этих языческих развлечениях, склонно к суевериям и мифологическим представлениям. Почвой для этого является наше падшее, поврежденное грехом, естество.
Тема праздника Ивана Купалы занимает особое место в творчестве Сергея Есенина. Этому празднику посвящено стихотворение его «За рекой горят огни», написанное в стиле народной купальской песни, с рефреном «ой, купало, ой, купало» и повторяющейся последней строкой куплета.
↑ 12Петрухин В. Я. «Русь и вси языци»: Аспекты исторических взаимосвязей: Историко-археологические очерки. М.: Языки славянских культур, 2011. С. 201—202.
Существование культа солнца и специальных дохристианских праздников, ему посвященных, у славян, германцев и др. европейских народов и приуроченность их к солнцестояниям ученой традицией издавна подается как нечто само собой разумеющееся. Между тем, материала для постулирования такого культа и праздников маловато. Особенно… относящегося к дохристианскому прошлому народов, поздно попавших в поле зрения истории… Из календарной близости к солнцестояниям праздников рождеств Христа и Иоанна можно вывести только то, что раннехристианские иерархи, рассчитавшие и установившие эти праздники в церковном календаре, знали о солнцестояниях.
— Страхов А. Б. Ночь перед Рождеством: народное христианство и рождественская обрядность на Западе и у славян. Cambridge-Mass., 2003. С. 25.
↑Аналогичным образом имя Иоанна Крестителя было переведено в Германии: нем.Johannes der Täufer и Финляндии фин.Johannes Kastaja «тот, кто погружает (в воду, купель), освящая»
↑Блоцкая Е. М.Историко-культурные истоки купальской обрядности белорусов // Материалы международной научной конференции, посвященной 25-летию центра устной истории и этнографии лаборатории исторического краеведения Алтайского государственного педагогического университета. 2015 — Барнаул: Алтайская государственная педагогическая академия — С. 76
Баранова О. Г., Зимина Т. А., Мадлевская Е. Л. и др. Русский праздник. Праздники и обряды народного земледельческого календаря. Иллюстрированная энциклопедия / Науч. ред. И. И. Шангина. — СПб.: Искусство-СПБ, 2001. — 668 с. — (История в зеркале быта). — ISBN 5-210-01497-5.
Бердник Г. Знаки карпатської магії. — К.: Зелений пёс, 2006. — 368с с. — (Манускрипт). — ISBN 966-2938-31-1.
Бессонов П. А. Белорусские песни с подробными объяснениями = ответственный=. — М.: Типография Бахметева, 1871. — 263 с.
Васілевіч Ул. А.Беларускі народны каляндар // Паэзія беларускага земляробчага календара. Склад. Ліс А.С.. — Мн., 1992. — С. 554—612. Архивировано 11 мая 2012 года. (белор.)
Веселовский А. Н. Избранное: Традиционная духовная культура. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009. — 624 с. — (Российские Пропилеи). — ISBN 978-5-8243-1279-9.
Виноградова Л. Н. Девичьи гадания о замужестве в цикле славянской календарной обрядности (западно-восточнославянские параллели) // Славянский и балканский фольклор. Обряд. Текст. — М.: Наука, 1981. — С. 13—43.
Месяцеслов // Пословицы русского народа : Сборник пословиц, поговорок, речений, присловий, чистоговорок, прибауток, загадок, поверий и пр. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — М., 1879. — Т. 2. — С. 508—509.
Золотые правила народной культуры / О. В. Котович, И. И. Крук. — Мн.: Адукацыя i выхаванне, 2010. — 592 с. — 3000 экз. — ISBN 978-985-471-335-9.
Иванов день : [арх. 3 января 2023] // Железное дерево — Излучение. — М. : Большая российская энциклопедия, 2008. — С. 648. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—2017, т. 10). — ISBN 978-5-85270-341-5.
Мадлевская Е. Л.Иван Купала // Русская мифология. Энциклопедия. — Эксмо, Мидгард, 2005. — С. 736. — 784 с. — 5000 экз. — ISBN 5-699-13535-6.
Мадлевская Е., Эриашвили Н., Павловский В.Русская мифология. Энциклопедия. — М.: Эксмо, Мидгард, 2007. — С. 340—349. — 527 с. — (Тайны древних цивилизаций). — ISBN 5-699-13535-9.
Русская народная поэзия. Обрядовая поэзия / Сост. и подгот. текста К. Чистова и Б. Чистовой. — Л.: Художественная литература, 1984. — 528 с. — (Русская народная поэзия).
Страхов А. Б. Ночь перед Рождеством: народное христианство и рождественская обрядность на Западе и у славян. — Кембридж (Массачусетс): Cambridge-Mass, 2003.
Толстой Н. И. Славянский и балканский фольклор: Духовная культура Полесья на общеславянском фоне. — М.: Наука, 1986. — 286 с. — (Институт славяноведения и балканистики АН СССР).
Труды Этнографическо-статистической экспедиции в юго-западный край. Материалы и исследования, собранные П. П. Чубинским. — СПб., 1872. — Т. 3.
Ліс А. С. Купалле // Этнаграфія Беларусi. Энцыклапедыя / Рэдкал.: І. П. Шамякін (гал. рэд.) і інш. — Мн.: БелСЭ, 1989. — С. 280—281. — ISBN 5-85700-014-9. (белор.)
Петровић П. Ж. Ивањдан // Кулишић Ш., Петровић П. Ж., Пантелић Н. Српски митолошки речник. — Београд: Нолит, 1970. — С. 158—160. (серб.)
Шкода М. Н. Традиції і свята українського народу. — Донецьк: ТОВ ВКФ «БАО», 2007. — 384 с.
Biegeleisen Henryk. Wesele. — Lwów: Instytutu Stauropigjańskiego, 1928. — 511 с. (польск.)