Исследователи не раз обращали внимание на основу фамилии героя «Записок сумасшедшего». Аксентий Иванович недоволен своей должностью, над ним, как над всяким сумасшедшим, висит одна идея — идея поиска своего неведомого «поприща». Поприщин недоволен, что им, дворянином, помыкает начальник отделения: «Он уже давно мне говорит: „Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберёт, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера“»[1][2][3].
Повесть представляет собой дневник главного героя. В начале он описывает свою жизнь и работу, а также окружающих его людей. Далее он пишет о своих чувствах к дочери директора, и вскоре после этого начинают проявляться признаки сумасшествия — он разговаривает с её собачкой Меджи, после чего заполучает письма, которые Меджи писала другой собаке. Через несколько дней он полностью отрывается от действительности — начинает осознавать себя королёмИспании. Его безумие видно даже по числам в дневнике — если начинается дневник с 3 октября, то понимание о том, что он — король Испании, приходит, по его датировкам, 43 апреля 2000 года, и чем дальше, тем больше погружается герой вглубь своей фантазии. Он попадает в сумасшедший дом, но воспринимает это как прибытие в Испанию. В конце записи полностью теряют смысл, превращаясь в набор фраз. Последняя фраза повести: «А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?»
В некоторых изданиях в последней фразе вместо дея фигурирует бей[4].
Один из петербургских знакомых Гоголя во время чайных вечеров на его квартире подробно, по много часов, рассказывал Гоголю о психологии сумасшедших. Материалы из этих рассказов вошли потом в «Записки сумасшедшего»[5].
Сюжет «Записок сумасшедшего» восходит к двум различным замыслам Гоголя начала 1830-х годов: к «Запискам сумасшедшего музыканта», упоминаемым в известном перечне содержания «Арабесок», и к неосуществлённой комедии «Владимир третьей степени». Из письма Гоголя Ивану Дмитриеву от 30 ноября 1832 года, а также из письма ПлетнёваЖуковскому от 8 декабря 1832 года следует, что в ту пору Гоголь был увлечён повестями Владимира Одоевского из цикла «Дом сумасшедших», посвящённых разработке темы мнимого или действительного безумия у высокоодарённых («гениальных») натур. Причастность собственных замыслов Гоголя в 1833—1834 годах к этим повестям Одоевского видна из несомненного сходства одной из них — «Импровизатора» — с «Портретом». Из того же увлечения романтическими сюжетами Одоевского возник, очевидно, и неосуществлённый замысел «Записок сумасшедшего музыканта». Непосредственно связанные с ним «Записки сумасшедшего» тем самым связаны, через «Дом сумасшедших» Одоевского, с романтической традицией повестей о художниках.
«Владимир третьей степени», будь он закончен, тоже имел бы героем безумца, существенно отличного, однако, от «творческих» безумцев тем, что это был бы человек, поставивший себе прозаическую цель получить крест Владимира третьей степени; не получив его, он «в конце пьесы… Сходил с ума и воображал, что он сам и есть» этот орден[6]. Такова новая трактовка темы безумия, тоже приближающаяся, в известном смысле, к безумию Поприщина.
Из замысла комедии о чиновниках ряд бытовых, стилистических и сюжетных деталей перешёл в «Записки». Генерал, мечтающий получить орден и поверяющий свои честолюбивые мечты комнатной собачке, изображён в сохранившемся отрывке комедии «Утро чиновника» (1832). В других уцелевших сценах комедии есть комедийные прообразы самого Поприщина и его среды: мелкие чиновники Шнейдер, Каплунов и Петрушевич. Отзыв Поприщина о чиновниках, не любящих театр, восходит к диалогу Шнейдера и Каплунова о немецком театре (в Каплунове, который не любит театр, подчёркивается грубость, а Поприщин называет подобных ему чиновников «мужиком» и «свиньёй»). В той же комедии, в образе Петрушевича, Гоголь впервые изображает в сострадательном ключе бедного чиновника: «Служил, служил и что же выслужил», — говорит этот герой «с горькой улыбкою». В начале «Записок сумасшедшего» Поприщин высказывается подобным же образом. Другие детали комедии, воплощённые затем в повести:
разрыв героя со средой (именно он и приводит Поприщина к безумию);
унизительные отношения с лакеем начальника;
описание взяточничества чиновников (в «Записках» это безымянный тип, которому «давай пару рысаков или дрожки»; в комедии — Закатищев, мечтающий о том же самом);
канцелярские диалектизмы (например, в комедии слова Каплунова: «И врёт, расподлец», в в «Записках» слова Поприщина: «Хоть будь в разнужде»; канцелярское прозвище Шнейдера «проклятая немчура» также сопоставимо с прозвищем, данным героем «Записок» начальнику отделения — «проклятая цапля»).
Картина жизни и нравов департамента, которую Гоголь начал разрабатывать в замысле комедии «Владимир 3-й степени» и продолжил в «Записках…», восходит к личным наблюдениям автора во время его службы. Есть в повести и автобиографические подробности: прообраз «Дома Зверкова» у Кукушкина моста — дом, в котором в 1830-х годах жил приятель Гоголя Александр Данилевский, а также некоторое время и он сам. В письме Гоголя к матери от 13 августа 1829 года он говорит о запахе этого дома; такой же запах описывает Поприщин. О «ручевском фраке» — мечте Поприщина — говорится в письмах Гоголя 1832 году к Данилевскому. Причёску начальника отделения, раздражающую Поприщина, отмечает Гоголь и в «Петербургских Записках», как черту, почерпнутую, видимо, из личных наблюдений[6].
Основные литературные источники сюжета повести, написанные другими авторами[7]:
Повесть «Записки сумасшедшего» была опубликована в сборнике «Арабески», который вышел в свет в январе 1835 года (цензурное разрешение — 10 ноября 1834 года)[7].
При публикации повести цензорами были отвергнуты некоторые моменты (например, в последней строке автору пришлось поменять короля Франции Карла X на дея). В письме Пушкину Гоголь сообщал: «Вышла вчера довольно неприятная зацепа по цензуре по поводу „Записок сумасшедшего“; но, слава Богу, сегодня немного лучше; по крайней мере я должен ограничиться выкидкою лучших мест… Если бы не эта задержка, книга моя, может быть, завтра вышла»[6].
«Записки сумасшедшего» — единственное произведение Гоголя, написанное в форме дневника, рассказа героя о себе. Тема безумия в повести раскрывается одновременно в трёх аспектах: социальном, эстетическом и лично-биографическом. Для её раскрытия писатель использует прямую речь героя, с установкой на речевую характеристику, с подбором острых диалектизмов ведущего свои записки чиновника. Элементы фантастического гротеска и абсурда, как, например, сцена переписки собак, восходят к произведениям Гофмана, к его эстетическому иллюзионизму. Неслучайно герой оказывается как-то причастен к миру искусства. Изначально он должен был быть музыкантом, но музыка не вязалась с выбранным в итоге типом героя, и место музыки в записках чиновника занял театр, — вид искусства, с которым одинаково удачно сочетались все три аспекта темы сразу. Александринская сцена в повести становится одним из главных мест, где развёртывается социальная драма. Но если у Гофмана театральный эстетизм — высшая реальность, то у Гоголя он в духе реализма низводится до сумасшествия в прямом, клиническом смысле слова[8].
В своё время Юрий Лотман отметил связь «Записок сумасшедшего» с лубком. Поприщин хорошо знает о разного рода аномальных явлениях:
Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что учёные уже три года стараются определить и ещё до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю.
В лубочной письменности имелось значительное количество сообщений об аномальных явлениях, причём в качестве источника информации авторы лубков указывали газеты. В газетах авторов лубочных текстов интересовало всё необычное, не встречающееся читателям в повседневной жизни. Например, одна из картинок рассказывает, что 6 апреля в Париже была поймана удивительная птица — «оная величиною какъ фазанъ, носъ ея какъ у индеискаго петуха, голова и уши наподобие мышеи <…> 4 имеетъ крыла, на спине — гробница, вкоеи — две мёртвые кости съголовою, все тело ея какъ бархатъ, перьевъ кроме крылъ не имеетъ, а на хвосте — перья какъ у утки»[9]. Лубочные тексты такого рода с детальными описаниями различных уродцев, драконов и монстров действительно напоминают речь сумасшедшего. Многие факты, свидетельствующие об умопомешательстве героя повести, и стиль их изложения, были заимствованы Гоголем в «Северной пчеле» (Поприщин — регулярный подписчик «Пчёлки»). Заметки в разделе «Смесь» печатались в ней без единого иронического комментария, и так же всерьёз воспринимал их несчастный чиновник. Некоторые из этих публикаций попали в его дневник почти дословно. Например, это:
Какой-то мистик, — повествовала «Северная пчела», — напечатал в баварском календаре, что 20 марта 1832 года в 3 часа пополудни начнётся осень[10].
По мнению литературоведа Андрея Кузнецова, автор не случайно выбрал для героини имя «Софи»:
Среди прочих персонажей русской литературы, носящих это имя, особо выделяется Софья Павловна Фамусова из комедии Грибоедова «Горе от ума», примыкающей к повести Гоголя разработкой темы сумасшествия (и обличения сумасшедшим окружающего его общества, — вспомним поприщинское: «Аренды, аренды хотят эти патриоты!»). Поприщин, как видно, соотносится (в случае привлечения комедии) с Чацким после «схождения с ума», то есть начиная с отрывка «Год 2000…», а до этого отрывка он сопоставим с Молчалиным: его обязанности и отношение к директору очень схожи с отношением к Фамусову Молчалина. Соответственно, больший вес получает и зыбкая любовная линия Поприщин-Софи (многократно усиливается ирония по поводу расположения Софи к Поприщину). А замечание, отпускаемое Поприщиным в момент, когда он вспоминает Софи (замечание, ставшее крылатым выражением): «Ничего… ничего… молчание!» — прямо наводит нас на фамилию героя Грибоедова, то есть на Молчалина[11].
Непосредственно связана с замыслом повести репликаХлестакова, присутствовавшая в первоначальной редакции комедии «Ревизор»[12]:
А как странно сочиняет Пушкин, вообразите себе: перед ним стоит в стакане ром, славнейший ром, рублей по сту бутылка, какова только для одного австрийского императора берегут, — и потом уж как начнёт писать, так перо только тр…тр…тр… Недавно он такую написал пьесу: Лекарство от холеры, что волосы дыбом становятся. У нас один чиновник с ума сошёл, когда прочитал. Того же дня приехала за ним кибитка и взяли его в больницу…
Александр Блок отмечал, что заключительный монолог Поприщина — это уже не речь прежнего Поприщина, а лирика самого Гоголя, перекликающаяся с рассказом о птице-тройке в «Мёртвых душах»[13].
В период романтизма (в отличие от эпохи Просвещения, когда безумие считалось несомненным злом) в безумии видели возможность постижения истины, недоступной простым смертным, и возможность раскрытия творческого потенциала. Гоголь в своём произведении лишает безумие романтического флёра. Его герой, лишившись рассудка, не получает доступа к высшему миру, но и теряет место в обычном человеческом обществе. У него ментальная болезнь уже не рассматривается как божественный дар. Тем более методы лечения в психиатрии того времени были чрезвычайно жестокими и болезненными[7].
Сергей Бочаров отмечает, что Поприщин сходит с ума на почве размышлений о собственной человеческой ценности. В каждом его слове ощущается трагизм попытки осознать себя человеком. И только в апофеозе бреда он наконец прорывается к себе самому — в заключительном монологе Поприщина его поиски своего места в мире завершаются словами «ему нет места на свете!»[14]
Современная «Арабескам» критика в целом оказалась доброжелательной к новой повести Гоголя.
«В клочках из записок сумасшедшего», по отзыву «Северной пчелы» (1835, № 73),
Есть… много остроумного, смешного и жалкого. Быт и характер некоторых петербургских чиновников схвачен и набросан живо и оригинально[7].
Сочувственно отозвался и враждебный «Арабескам» Осип Сенковский, усмотревший в «Записках сумасшедшего» те же достоинства, что и в «забавной истории» поручика Пирогова. Правда, по мнению Сенковского, «Записки сумасшедшего» «были бы лучше, если бы соединялись какою-нибудь идеею» («Библиотека для чтения», 1835, февраль)[7].
Гораздо ярче и глубже оказался отзыв Виссариона Белинского в статье «О русской повести и повестях Гоголя»:
Возьмите «Записки сумасшедшего», этот уродливый гротеск, эту странную, прихотливую грёзу художника, эту добродушную насмешку над жизнию и человеком, жалкою жизнию, жалким человеком, эту карикатуру, в которой такая бездна поэзии, такая бездна философии, эту психическую историю болезни, изложенную в поэтической форме, удивительную по своей истине и глубокости, достойную кисти Шекспира: вы ещё смеётесь над простаком, но уже ваш смех растворён горечью; это смех над сумасшедшим, которого бред и смешит, и возбуждает сострадание[15].
Повторил этот свой отзыв Белинский и в рецензии 1843 года на «Сочинения Николая Гоголя»: «„Записки сумасшедшего“ — одно из глубочайших произведений…»[6].
Одно из стихотворений цикла «Часть речи» Иосифа Бродского начинается со слов «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря».
По мнению художника-концептуалиста Виктора Пивоварова, многие представители русского андерграунда «вышли из „Записок сумасшедшего“».
Кто мы? Андрей Монастырский, например, со своим «Каширским шоссе» и метафизикой ВДНХ, Пригов, вопящий свои сакральные азбуки и написавший 27 тысяч стихотворений, Звездочетов и его «Мухоморы», Юра Лейдерман с бредовыми, никому не доступными текстами, Кабаков со своим «Человеком, улетевшим в космос», Игорь Макаревич, вырезающий из дерева череп Буратино. О петербургских психах молчу, поскольку знаю о них только понаслышке, но говорят, у них там гнездо. Любой читатель этот список легко дополнит[18].
В программе «Куклы» выпуск 1995 года имеет заголовок «Записки сумасшедшего». В главной роли — кукла министра иностранных дел Андрея Козырева[20].
Китайский писатель Лу Синь в 1918 году написал рассказ «Дневник сумасшедшего». Лу Синь был поклонником творчества Гоголя и не скрывал, что использовал в своём произведении идею, положенную в основу гоголевской повести[21].
Сериал «След», 1298 серия — прямые ссылки на произведение в сцене сумасшествия Данилова[22].
1981 — спектакль «Записки сумасшедшего» поставлен ленинградским театром «Эксперимент». В главной роли — Виктор Гоголев, режиссёр-постановщик — Алексей Штерн[25].
2006 — в театре имени Н. В. Гоголя моноспектакль «Записки сумасшедшего» в исполнении артиста театра Александра Лучинина[31].
2009 — в театре «Синематографъ» «Записки сумасшедшего» с переводом на жестовый язык. В роли Поприщина — Максим Тиунов[32].
2015 — спектакль для органа «Записки сумасшедшего» (совместный проект Молодёжного театра и Муниципального органного зала Краснодара). Режиссёр и исполнитель — заслуженный артист Кубани Виктор Плужников, солист — заслуженный артист Кубани Михаил Павалий (орган), видения — актёры Молодёжного театра Юлия Макарова и Никита Петров[33].
2015 — спектакль «Сон разума» в Московском губернском театре, фантасмагория по мотивам повести «Записки сумасшедшего». Режиссёр-постановщик — Сергей Безруков, также является исполнителем главной роли[34].
2016 — спектакль «Записки сумасшедшего» в Одесском русском драматическом театре, сценическая фантасмагория в одном действии. Режиссёр-постановщик, автор сценографии и музыкального оформления спектакля — Игорь Неведров. В роли Поприщина — Сергей Юрков[35].
↑Стасов В. В. Училище правоведения… в 1836—1842 гг // Живые страницы. А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, М. Ю. Лермонов, В. Г. Белинский / комп., сост., сопр. текст и комм. Б. В. Лунин. — М.: Детская литература, 1970. — 534 с. — (Школьная библиотека). — 100 000 экз. — c. 222—223
Карташова И. В. Повесть Гоголя «Записки сумасшедшего» и романтическая традиция // Миропонимание и творчество романтиков. — Калинин, 1986. — С. 52—58.
Каталкина В. В. «Записки сумасшедшего» как финальное произведение петербургского цикла Н. В. Гоголя // Наук. зап. Харк. держ. пед. ун-ту ім. Г. С. Сковороди. Сер.: Літературознавство. — Харків, 1998. — Вип. 2 (13). — С. 10.
Ковач А. Поприщин, Софи и Меджи (к семантической реконструкции «Записок сумасшедшего» // Гоголевский сборник. — СПб.: Образование, 1993. — С. 174—199.
Кривонос В. Ш. Принцип проблематичности в поэтике Гоголя // Известия АН. Серия литературы и языка. — М., 1998. — Т. 57, № 6. — С. 15—23.
Кубанов И. Грамматика и типология Я-дискурса (Н. В. Гоголь. «Записки сумасшедшего») // Кубанов И. Пейзажи чувствительности. — М., 1999. — С. 135—164.
Лукин В. А. Имя собственное — ключ к истолкованию текста (анализ повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего») // Русский язык в школе. — М., 1996. — № 1. — С. 63—69.
Марченко Т. В. Бунт потрясённой души: о стиле «Записок сумасшедшего» Н. В. Гоголя // Филологические науки. — 1993. — № 4. — С. 10—23.
Сидоренко В. А. К вопросу об авторском выражении категории текста (на материале категории континуума в повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего») // Тезисы докл. 3-х Гоголевских чтений. — Полтава, 1990. — С. 127—129.
Сидоренко В. А. Роль темпорального компонента в формировании образа персонажа (на материале повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего») // Микола Гоголь і світова культура. — К.: Ніжин, 1994. — С. 52—55.
Черашняя Д. И. «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя: гипотеза нераскрытой пародии // Кормановские чтения. — Ижевск, 1994. — Вып. 1. — С. 114—129.
Шульц С. А. «Записки сумасшедшего»: топика и нарратив // Slavica Tergestina, 2002. — № 10. — С. 107—121.
Янушкевич А. С. «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя в контексте русской литературы 1920—1930-х годов // Поэтика русской литературы: К 70-летию профессора Ю. В. Манна: Сборник статей. — М.: Российский гос. гуманитарный ун-т, 2001. — С. 193—212.