Казанова, Джакомо

Джакомо Джироламо Казанова родился в Венеции на Пасху 2 апреля 1725 года в доме на улице делла Коммедиа, неподалёку от церкви Святого Самуила, где и был крещён. Он был первенцем в семье актёра и танцовщика Гаэтано Джузеппе Казановы (1697—1733) и актрисы Дзанетты Фарусси (1708—1776). У него было пятеро братьев и сестёр: Франческо Джузеппе (1727—1803), Джованни Баттиста (1730—1795), Фаустина Маддалена (1731—1736), Мария Маддалена Антония Стелла (1732—1800) и Гаэтано Альвизо (1734—1783)^[2]. В то время Венецианская республика считалась европейской «столицей наслаждений», поскольку её правители, будучи политическими и религиозными консерваторами, всё же были терпимы к общественным порокам и поощряли туризм. Венеция считалась обязательным местом посещения в Гран-туре, совершавшимся молодыми аристократами, особенно англичанами.

В детские годы Казанову воспитывала бабушка, Марция Балдиссера, в то время как мать гастролировала с театром по Европе. Отец умер, когда Джакомо было восемь лет. Будучи ребёнком, Казанова страдал от носовых кровотечений, и Марция обратилась за помощью к ведьме: «Оставив гондолу, мы вошли в сарай, где обнаружили старую женщину, сидящую на соломенном тюфяке с чёрной кошкой на руках, вокруг неё было ещё пять или шесть кошек»^[3]. Хотя применённая ею мазь оказалась недейственной, мальчик был восхищён таинством колдовства^[4]. Возможно, для излечения кровотечений, причиной которых, по мнению докторов, была повышенная плотность воздуха Венеции, на свой девятый день рождения Джакомо был послан в пансион, располагавшийся в Падуе, на большем удалении от побережья. Это событие стало горьким воспоминанием для Казановы, который воспринял его как пренебрежение к себе со стороны родителей. «Так они от меня избавились» — позже вспоминал он^[5].

Условия содержания в пансионе были строгими, поэтому мальчик попросил отдать его на попечение аббата Гоцци, своего первого учителя, обучавшего его наукам и игре на скрипке. В 1734 году Джакомо переехал к священнику и проживал с его семьёй до 1737 года^[6]. У Казановы был непродолжительный роман с младшей сестрой Гоцци, Беттиной. Он писал: «Беттина была красивой, весёлой, увлечённой чтением романов… Девушка мне сразу понравилась, хотя я не совсем понимал, почему. Именно она постепенно разожгла в моём сердце первые искры того чувства, которое потом стало моей главной страстью»^[7]. Позднее Беттина вышла замуж, но Казанова на всю жизнь сохранил привязанность к ней и семье Гоцци^[8].

В ноябре 1737 года Казанова поступил в Падуанский университет и окончил его в июне 1742 года, получив учёную степень юриста, «к которой… ощущал непреодолимое отвращение»^[9]. Его попечитель надеялся, что он станет церковным юристом^[10]. Казанова также изучал этику, химию, математику, и, кроме того, проявил интерес к медицине: «Лучше бы мне позволили сделать то, что я хотел, и стать врачом, для которого профессиональное шарлатанство ещё более пригодно, чем в юридической практике»^[9]. Он часто назначал свои собственные лекарства себе и своим друзьям^[11]. Во время учёбы Казанова начал играть на деньги и быстро оказался в долгах, вследствие чего был вызван в Венецию, где имел неприятную беседу со своей бабушкой; но привычка к игре крепко в нём укоренилась^[12].

По возвращении в Венецию Казанова начал карьеру церковного юриста, работая у адвоката Мандзони, а после принятия пострига он был посвящён в послушники Патриархом Венеции (1741)^[6]. Продолжая свои университетские занятия, он совершал поездки в Падую. Казанова тщательно следил за своей внешностью и гардеробом, старался одеваться по последней моде. Он быстро обзавёлся покровителем (так он поступал на протяжении всей жизни), 76-летним венецианским сенатором Алвизо Гаспаро Малипьеро, владельцем Палаццо Малипьеро^[13]. Сенатор научил Казанову тому, как вести себя в обществе и разбираться в хорошей пище и вине. Но когда Казанова был уличён во флирте с актрисой Терезой Имер, которую хотел соблазнить сам Малипьеро, последний выгнал обоих из своего дома^[8][14].

Скандалы омрачили короткую церковную карьеру Казановы. После смерти своей бабушки (18 марта 1743), он ненадолго поступил в семинарию св. Киприана в Мурано, но уже в апреле 1743 года долги в первый раз привели его в тюрьму — форт св. Андрея. Мать попыталась обеспечить ему место при епископе Бернардо де Бернардис, но Казанова отверг это предложение почти сразу же после посещения Калабрийской епархии^[15]. Вместо этого он устроился в Риме секретарём кардинала Трояно Аквавивы д’Арагона (январь 1744). На встрече с папой Джакомо дерзко попросил у первосвященника разрешения читать «запрещённые книги» и быть освобождённым от требования есть рыбу в пост, заявив, что такая пища вызывает у него воспаление глаз. Вскоре Казанова оказался замешенным в скандале и был уволен. На этом его церковная карьера завершилась^[16].

В поисках новой сферы деятельности Казанова купил патент офицера Венецианской республики. Прежде всего он позаботился о том, чтобы выглядеть подобающе:

В августе 1744 года он примкнул к офицерам венецианского полка острова Корфу, откуда совершил непродолжительную поездку в Константинополь^[18], якобы с целью доставить туда письмо кардинала^[19]. Вскоре Казанова разочаровался в военной службе — он нашёл своё продвижение по службе слишком медленным, обязанности скучными. Большую часть своего жалования Казанова тратил на игру в фараон. В октябре 1745 года он прервал свою военную карьеру и вернулся в Венецию.

В возрасте двадцати одного года Казанова решил стать профессиональным игроком, но, проиграв все деньги, оставшиеся от продажи офицерской должности, в поисках работы обратился за помощью к своему старому благодетелю Алвизо Гримани. Казанова устроился в театр Сан-Самуэле, на должность скрипача. Он вспоминал: «Моё занятие не было благородным, но меня это не заботило. Называя всё предрассудками, я вскоре приобрёл все привычки моих опустившихся коллег-музыкантов»^[20]. Он и некоторые из его коллег «часто проводили… ночи, буяня в разных кварталах города, выдумывая самые скандальные розыгрыши и исполняя их… развлекались, отвязывая пришвартованные у частных домов гондолы, которые потом уносило течением». Они также посылали по ложным вызовам повивальных бабок и врачей^[21].

Карьерой музыканта Казанова также был недоволен. Вскоре он спас жизнь венецианскому сенатору Джованни ди Маттео Брагадину, которого хватил удар, когда он возвращался со свадебного бала в одной гондоле с Казановой. Лекарь не смог помочь сенатору и тот начал задыхаться, из-за ртутной мази, которую положили ему на грудь. Казанова приказал, вопреки протестам доктора, удалить ртутную мазь с груди сенатора и обмыть её холодной водой. Сенатор поправился и в благодарность стал пожизненным покровителем Казановы^[22][23].

Казанова писал в своих мемуарах:

Последующие три года (с декабря 1745) Казанова провёл под покровительством сенатора, формально числясь его референтом. Он жил как дворянин, проводил большую часть своего времени за азартными играми и аморальными поступками^[25]. Его патрон был терпимым, но предупреждал, что в конце концов придёт расплата за такую распущенность; но Казанова только «подшучивал над его ужасными пророчествами, не изменяя своего образа жизни». Однако Казанове всё-таки пришлось покинуть Венецию из-за скандалов^[26]. Позже Казанова был оправдан из-за отсутствия доказательств его вины, но к тому времени он уже сбежал из Венеции: ему инкриминировались воровство, богохульство и чернокнижие (январь 1749 г.).

В Парме Казанова завязал трёхмесячный роман с француженкой, которую он называл «Генриеттой». По-видимому, это была самая сильная любовь, которую он когда-либо испытывал. По его словам «те, кто верит, что женщина не может сделать мужчину счастливым все двадцать четыре часа в сутки, никогда не знали Генриетту. Радость, наполнявшая мою душу, была значительно бо́льшей днём, когда я разговаривал с ней, нежели ночью, когда она была в моих объятьях. Будучи очень начитанной и обладая врождённым вкусом, Генриетта правильно судила обо всём»^[27]. Она так же проницательно судила и о Казанове. Исследователь биографии Д. Казановы Дж. Райвз Чайлдз писал:

Весь 1749 год Казанова провёл в странствиях по Италии (Милан, Мантуя, Чезена, Парма). В Венеции он выиграл в карты крупную сумму денег и отправился в Гран-тур, достигнув Парижа в 1750 году^[29]. По пути, следуя от одного города к другому, он ввязывался в амурные приключения^[30]. В Лионе он стал членом масонского общества, привлёкшего его своими тайными ритуалами^[31]. Он также присоединился к Ордену Розы и Креста.

Казанова пробыл в Париже два года, большую часть времени проводя в театре и выучив французский язык. Он завязал знакомства с представителями парижской аристократии. Но вскоре его многочисленные любовные связи были замечены полицией (подобно тому, как это было почти в каждом из посещённых им городов)^[32].

Казанова перевёл трагедию Каюзака «Зороастр» с французского на итальянский^[33], и в феврале 1752 года её поставили в Королевском театре Дрездена (итальянская труппа). В Дрездене он повстречался со своей матерью, братом и сестрой^[34]. С осени 1752 по май 1753 года Казанова путешествовал по Германии и Австрии. В это время он сочинил комедии «Фессалийки, или Арлекин на шабаше» и «Молюккеида» (в трёх актах, ныне утеряна). Последняя была сыграна в Королевском театре Дрездена 22 февраля 1753 года и хорошо принята публикой. Более строгая моральная атмосфера Вены и Праги пришлась ему не по нраву. В 1753 году Казанова вернулся в Венецию, где возобновил свои выходки, чем нажил себе немало врагов и привлёк внимание инквизиции. Его полицейское досье превратилось в растущий список богохульств, соблазнений, драк и ссор в общественных местах^[35]. Государственный шпион Джованни Мануччи был привлечён к тому, чтобы узнать об отношении Казановы к каббализму, его причастности к масонству и наличии запрещённых книг в его библиотеке^[36]. Сенатор Брагадин, сам будучи бывшим инквизитором, настоятельно посоветовал Казанове немедленно уехать, чтобы избежать самых серьёзных последствий^[37].

26 июля 1755 года Джакомо Казанова был арестован: «Трибунал, узнав о серьёзных преступлениях, совершённых Дж. Казановой публично против святой веры, постановил арестовать его и поместить в Пьомби („Свинцовую тюрьму“)»^[38][39]. Эта тюрьма состояла из семи камер на верхнем этаже восточного крыла Дворца дожей и была предназначена для заключённых высокого положения и политических преступников. Своё название она получила по свинцовым плитам, покрывавшим крышу дворца. Казанова был без суда приговорён к пяти годам заключения в этой тюрьме^[40]. Согласно мемуарам Казановы, существенным доказательством его вины было то, что у него обнаружили книгу Зогар («Зекор-бен») и другие книги по магии^[41].

Казанова находился в одиночном заключении, имея при себе одежду, тюфяк, стол и кресло, в «наихудшей из всех камер»^[42], где страдал от темноты, летнего зноя и «миллионов блох». Вскоре он был помещён к другим заключённым, и после пяти месяцев и личного прошения графа Брагадина ему выдали тёплую зимнюю постель и ежемесячное пособие на приобретение книг и хорошей еды. Во время прогулок по тюремному чердаку он нашёл кусок чёрного мрамора и железный прут, которые смог пронести в свою камеру. Он спрятал прут внутри кресла. Временно находясь без сокамерников, Казанова в течение двух недель затачивал прут на камне и превратил его в пику (эспонтон). Затем он начал долбить деревянный пол под своей кроватью, зная, что его камера находилась прямо над кабинетом инквизитора^[43]. Казанова задумал побег во время карнавала, когда никого из служащих не должно было быть в кабинете под ним. Но за три дня до намеченного срока, несмотря на его протесты и заверения в том, что он был совершенно счастлив там, где находился всё это время, Казанова был переведён в бо́льшую по размерам светлую камеру с окном. Вот что он написал позднее о том, как чувствовал себя при этом: «Я сидел в креслах, словно поражённый громом, и недвижимый как статуя, понимая, что все мои труды пошли прахом, но раскаиваться мне не в чем. У меня отняли надежду, и я не мог доставить себе иного облегчения, кроме как не думать о том, что со мною станется дальше»^[44].

Казанова разработал новый план побега. Он тайно связался с заключённым из соседней камеры, отцом Бальби и договорился о помощи. Казанове удалось передать Бальби пику, спрятанную в Библии, на которую тюремщик поставил блюдо макарон. Отец Бальби проделал проём в потолке своей камеры, выбрался наверх и сделал дыру в потолке камеры Казановы. Для нейтрализации своего нового сокамерника-шпиона Казанова воспользовался его суевериями и тем самым принудил его к молчанию^[45]. Когда Бальби проделал отверстие в потолке своей камеры, Казанова выбрался через него, оставив записку с цитатой из 117-го Псалма (по Вульгате): «Не умру, но буду жить и возвещать дела Господни»^[46].

Казанова и Бальби выбрались через свинцовые плиты на крышу дворца Дожей. Поскольку крыша располагалась слишком высоко над ближайшим каналом, беглецы проникли в здание через слуховое окно, разломав решётку над ним и разбив его. На крыше они нашли длинную лестницу, и с помощью верёвки, которую Казанова заранее свил из простыни, спустились в комнату, пол которой находился в семи с половиной метрах под ними. Там они отдохнули до следующего утра, а затем переоделись, взломали замок на выходной двери, прошли мимо галерей и комнат по коридору дворца и спустились по ступеням. Внизу они убедили стража в том, что их по ошибке закрыли во дворце после окончания рабочего дня, и вышли через последнюю дверь. 1 ноября 1756 года они, взяв гондолу, уплыли на материк^[47].

5 января 1757 года Казанова прибыл в Париж, когда Робер-Франсуа Дамьен совершил неудачное покушение на Людовика XV^[48]. Позже Казанова увидел и описал жестокую казнь злоумышленника^[49].

По мнению некоторых исследователей, Казанова смог совершить побег благодаря помощи своего покровителя. Спустя тридцать лет Казанова написал «Историю моего побега»^[50], получившую большую популярность и переведённую на многие языки. Описание этого события он повторил и в своих мемуарах:

Казанова знал, что его пребывание в Париже может затянуться, и поэтому стал действовать сообразно обстоятельствам: «Я видел: чтоб преуспеть, должно мне поставить на кон все свои дарования, физические и духовные, свести знакомство с людьми сановными и влиятельными, всегда владеть собой, перенимать мнения тех, кому, как я увижу, надобно будет понравиться»^[51]. Его первой задачей было найти нового покровителя. Таковым стал его старый друг де Берни, теперь уже министр иностранных дел Франции. Де Берни посоветовал Казанове найти способы изыскания денег для государства. Вскоре Казанова стал одним из распорядителей первой государственной лотереи и продавцом билетов (первый тираж лотереи состоялся 18 апреля 1758). Это предприятие незамедлительно принесло ему существенную выгоду^[52]. Казанова завязывал новые романы. Своим оккультизмом он одурачил многих знатных господ, в особенности маркизу Жанну д’Юрфе: прекрасная память позволила ему представиться знатоком нумерологии. Казанова считал, что «обман дурака является делом, достойным умного человека»^[53].

Казанова объявил себя розенкрейцером и алхимиком, что снискало ему популярность среди наиболее выдающихся фигур того времени, включая маркизу де Помпадур, графа Сен-Жермена, Даламбера и Жан-Жака Руссо^[54]. Однако он встретил конкурента в лице графа Сен-Жермена: «Этот необычный человек, прирождённый обманщик, безо всякого стеснения, как о чём-то само собою разумеющемся, говорил, что ему триста лет, и он владеет панацеей от всех болезней, что у природы нет от него тайн, и он умеет плавить бриллианты и из десяти — двенадцати маленьких сделать один большой, того же веса и притом чистейшей воды»^[55].

Де Берни решил послать Казанову в Дюнкерк со шпионской миссией (август-сентябрь 1757). Позже он писал: «Все французские министры одинаковы. Они расточали деньги, добытые из чужих карманов, чтобы обогатиться самим, и власть их была безграничной: люди из низших классов считались за ничто, и неизбежными результатами этого явились долги государства и расстройство финансов. Революция была необходима»^[56].

С началом Семилетней войны к Казанове снова обратились за помощью в пополнении казны. Ему была доверена миссия по продаже государственных облигаций в Амстердаме, поскольку Голландия в то время была финансовым центром Европы^[57]. Он сумел продать облигации со скидкой всего лишь в восемь процентов (октябрь — декабрь 1758)^[58], и его заработок позволил ему основать на следующий год шёлковую мануфактуру^[59]. Французское правительство даже пообещало ему титул и пенсию в том случае, если он примет французское гражданство и станет работать на министерство финансов, но Казанова отклонил это предложение — возможно, потому, что это помешало бы его страсти к путешествиям^[60]. Но управлями мануфактурой Казанова не смог. Он влез в долги^[61]. За долги Казанова был снова арестован и на этот раз заключён в тюрьму Форлевек, но был освобождён из неё спустя четыре дня благодаря заступничеству маркизы д’Юрфе. К несчастью Джакомо, его покровитель де Берни к тому времени был уволен Людовиком XV, и враги Казановы стали преследовать его.

Чтобы избежать неприятностей, авантюрист продал остатки своего имущества и добился своей второй отсылки со шпионскими целями в Голландию, куда и отбыл 1 декабря 1759 года^[62].

Однако на этот раз его миссия провалилась, и он бежал в Кёльн, а затем (весной 1760 года) — в Штутгарт, где удача окончательно отвернулась от него. Казанова был вновь арестован за долги, но смог сбежать в Швейцарию. Устав от своей распутной жизни, Казанова посетил монастырь в Айнзидельне, где задумался о возможности стать монахом, но вскоре изменил решение, начав очередной роман^[63]. Продолжив странствия, он посетил Альбрехта фон Галлера^[64] и Вольтера^[65] (последнего дважды), затем побывал в Марселе, Генуе, Флоренции, Риме, Неаполе, Модене и Турине, затевая по пути любовные авантюры^[66].

В 1760 году Казанова начал называть себя «шевалье де Сенгальт»^{[* 3]} — именем, которым он будет всё чаще пользоваться до конца жизни. Иногда он представлялся графом де Фарусси (по девичьей фамилии матери). А после того как папа Климент XIII наградил его орденом Золотой шпоры и званием папского протонотария, на его груди красовался впечатляющего вида крест на ленте^[67].

В 1762 году, вернувшись в Париж, он попытался обмануть маркизу д’Юрфе, но его планы провались и маркиза окончательно лишила его покровительства^[68][69].

В июне 1763 года Казанова отправился в Англию, надеясь продать её властям идею государственной лотереи. Об англичанах он писал так: «Эти люди имеют особенное свойство, присущее всей нации, которое заставляет их считать себя превыше всех остальных. Эта вера является общей для всех наций, каждая из которых считает себя наилучшей. И все они правы»^[70]. Опираясь на свои связи и потратив бо́льшую часть драгоценностей, украденных им у маркизы д’Юрфе, он добился аудиенции у короля Георга III.

Казанова продолжать заводить романы. Многочисленные интимные связи наградили его венерическим заболеванием, и в марте 1764 года, будучи обвинённым в мошенничестве, Казанова, разорённый и больной, покинул Англию^[71][72].

Он уехал в Бельгию, где смог поправить здоровье. В последующие три года он странствовал по Европе, проехав около 4500 миль. И вновь его главной целью было продать свою схему лотереи правительствам других стран, повторив тот большой успех, который эта затея имела во Франции. Но встреча с Фридрихом Великим (август 1764) ничего ему не принесла^[73], также, как и посещение других немецких земель. В 1765 году полезные знакомства и уверенность в успехе задуманного привели Казанову в Россию, к Екатерине Великой, но императрица категорически отклонила идею лотереи^[74].

В 1766 году Казанову изгнали из Варшавы после дуэли на пистолетах (5 марта 1766) с графом Браницким^[75], спровоцированной приятельницей обоих, первой танцовщицей варшавского театра Бинетти. Оба дуэлянта были ранены. Казанова — в левую руку^[76]. Куда бы он ни приезжал, ему так и не удавалось найти покупателя своей лотереи. В 1767 году его заставили покинуть Вену (за шулерство).

В том же году, возвратившись на несколько месяцев в Париж, увлёкся азартными играми, но в ноябре он был изгнан из Франции личным приказом Людовика XV (главным образом, из-за его аферы с маркизой д’Юрфе)^[77]. Казанова направился в Испанию, где о нём почти не знали. Он попробовал применить свой обычный подход, полагаясь на свои знакомства (в основном, среди масонов), выпивая и обедая с высокопоставленными лицами и в конце концов пытаясь получить аудиенцию у монарха, в данном случае, у короля Карла III. Но ничего и не добившись, он был вынужден безуспешно колесить по Испании (1768). В Барселоне его едва не убили, и он оказался в тюрьме на шесть недель. Там он написал «Опровержение „Истории Венецианского государства“ Амело де ла Уссе»^[78]. Потерпев неудачу в своём испанском турне, он возвращается во Францию, а затем — и в Италию (1769)^[79].

Казанова жил в нескольких городах Италии. Он вспоминал: «В начале апреля 1770 года я задумал попытать счастья и отправиться в Ливорно, чтобы предложить свои услуги графу Алексею Орлову, командовавшему эскадрой, которая направлялась в Константинополь»^[80]. Но Орлов отказался от его помощи, и Джакомо уехал в Рим.

В Риме Казанова должен был подготовить своё возвращение в Венецию. Ожидая, пока его сторонники добудут для него разрешение на въезд, Казанова начал переводить на итальянский язык «Илиаду»^[81], писать книгу «История смуты в Польше»^[82] и комедию. В декабре 1771 года его выслали во Флоренцию, откуда он перебрался в Триест. Чтобы снискать расположение венецианских властей, Казанова занялся коммерческим шпионажем в их пользу. Однако, выждав несколько месяцев, но так и не получив разрешения на въезд, он написал напрямую инквизиторам. Наконец, долгожданное разрешение было прислано. Казанове было позволено вернуться в Венецию в сентябре 1774 года, после восемнадцати лет изгнания^[83].

Поначалу он был сердечно принят и стал знаменитостью. Даже инквизиторы пожелали узнать, как ему удалось сбежать из их тюрьмы. Из трёх его покровителей только Дандоло был ещё жив, и Казанова был приглашён поселиться у него. Он получал небольшое пособие от Дандоло и надеялся жить продажей своих сочинений, но этого оказалось недостаточно. Казанова продолжил заниматься шпионажем в пользу правительства Венеции. Его доклады оплачивались сдельно и касались вопросов религии, морали и коммерции; по большей части они основывались на слухах и сплетнях, полученных от знакомых^[84]. Он был разочарован, поскольку не видел для себя заманчивых финансовых перспектив, и для него были открыты лишь немногие двери.

Постепенно внешность Казановы стала меняться: оспины, ввалившиеся щёки и крючковатый нос становились всё более заметными. Его развязные манеры стали более сдержанными. Князь Шарль-Жозеф де Линь, друг Казановы, так описал его в период около 1784 года^[85]:

В ноябре 1776 года Казанова получил известие о смерти матери. Вскоре скончалась Беттина Гоцци. Его «Илиада»^[81] была издана в трёх томах (1775—1778), но для ограниченного числа подписчиков, и принесла мало денег. Казанова затеял публичный диспут с Вольтером о религии, опубликовав «Размышления над „Похвальными письмами г-ну Вольтеру“»^[87]. Когда он спросил: «Предположим, Вам удастся разрушить суеверие. Чем Вы его замените?» — Вольтер ответил: «Как это мне нравится! Когда я освобожу человечество от свирепого чудовища, пожирающего его, неужели меня спросят о том, чем я заменю его?» С точки зрения Казановы, если Вольтер «был истинным философом, ему следовало бы хранить молчание об этом предмете… народ должен пребывать в невежестве для сохранения общего спокойствия в стране»^[88].

В 1779 году Казанова встретил Франческу Бускини, необразованную швею, которая стала его сожительницей, помощницей по хозяйству и беззаветно полюбила его^[89]. В том же году инквизиторы назначили Казанове постоянную заработную плату, дав задание исследовать торговлю между Папской областью и Венецией. Его прочие затеи, связанные с публикацией своих произведений и театральными постановками, потерпели неудачу — в основном, из-за нехватки средств.

В январе 1783 года Казанове снова пришлось покинуть Венецию, поскольку его предупредили, что над ним нависла угроза официального изгнания или заключения в тюрьму^[90] из-за сочинённой им желчной сатиры^[91], высмеивающей венецианских патрициев (главным образом, Карло Гримани, который поступил непорядочно по отношению к Джакомо^[90]). Это произведение содержит единственное публичное признание автора в том, что его настоящим отцом, возможно, был венецианский патриций Микеле Гримани (считающийся отцом его обидчика Карло^[90])^[92].

Вынужденный возобновить свои странствия, Казанова прибыл в Париж, и в ноябре 1783 года, во время доклада, посвящённого воздухоплаванию, встретился с Бенджамином Франклином^[93]. С февраля 1784 по апрель 1785 года Казанова служил секретарём Себастьяна Фоскарини, венецианского посла в Вене. Он также познакомился с Лоренцо да Понте, либреттистом Моцарта, который написал о Казанове: «этот необычный человек никогда не любил оказываться в неловком положении»^[94]. Записи Казановы свидетельствуют о том, что, возможно, он давал Да Понте советы, касающиеся либретто оперы Моцарта «Дон Жуан»^[95].

В 1785 году, после смерти Фоскарини, Казанова начал подыскивать себе другое место. Несколько месяцев спустя он стал смотрителем библиотеки графа Йозефа Карла фон Вальдштейна, камергера императора, в замке Дукс в Богемии (Духцовский замок, Чехия). Граф, будучи сам франкмасоном, каббалистом и заядлым путешественником, привязался к Казанове, когда они встретились годом ранее в резиденции посла Фоскарини. Хотя служба у графа Вальдштейна обеспечила Казанове безопасность и хороший заработок, в своих мемуарах он писал, что страдал от скуки^[96].

Его здоровье сильно ухудшилось. Он мог только время от времени ездить в Вену и Дрезден для отдыха. Хотя Казанова был в хороших отношениях с работодателем, тот был значительно моложе его и имел свои прихоти. Граф часто игнорировал его за столом и не знакомил с важными гостями. Казанова вызывал к себе сильную неприязнь со стороны других обитателей замка. Друзей у Казановы не было. Всё больше времени он проводил в компании собственных собак — фокстерьеров.

В последние годы вплоть до самой смерти Казанова занимался написанием мемуаров^[96][97].

Джакомо Казанова скончался 4 июня 1798 года в возрасте семидесяти трёх лет. Как передают, его последними словами были: «Я жил как философ и умираю христианином»^[98]. Похоронен недалеко от замка Духцов, на кладбище святой Варвары. В XIX веке захоронение было перенесено. Позднее могила была утрачена.

• Мать — Дзанетта Мария Казанова, урождённая Фарусси (1708—1776), актриса.
• Братья — Франческо (1727—1802 (1803)) и Джованни Баттиста (1732—1795), деятелями искусств. Младший брат, Гаэтано Алвизо Казанова (1734—1783), был священником в Генуе.
• Сестра — Мария Магдалина Казанова (1732—1800), жена придворного музыканта Петера Августа, танцовщица Дрезденского театра.

Одиночество и скука последних лет жизни позволили Казанове сосредоточиться над написанием мемуаров, которые он озаглавил «История моей жизни» (фр. Histoire de ma vie^[1]). Ещё в преддверии 1780 года он задумал написать свои воспоминания. В 1789 году он серьёзно приступил к этому труду как к «единственному лекарству, чтобы не сойти с ума и не умереть с тоски». Первый черновик был закончен к июлю 1792 года, и он правил его последующие шесть лет. Казанова признавался: «Я не могу найти более приятного времяпрепровождения, нежели беседовать с самим собой о своих собственных занятиях, выбирая из них то, что может позабавить мою почтенную аудиторию»^[53]. Его воспоминания доходят только до лета 1774 года^[99]. Ко времени его смерти рукопись всё ещё была в работе. Его письмо, датированное 1792 годом, свидетельствует о том, что Казанова сомневался, стоит ли публиковать рукопись, поскольку находил историю своей жизни жалкой и осознавал, что может нажить врагов, рассказывая правду о своих приключениях. Но всё же он решил продолжить работу, используя инициалы вместо полных имён и смягчив наиболее откровенные эпизоды. Он писал на французском вместо итальянского: «французский язык более распространён, нежели мой собственный»^[100].

Мемуары открываются так:

Казанова писал о цели своей книги:

Он также сообщает читателям, что рассказывает далеко не обо всех своих приключениях: «Я опустил те из них, которые могли задеть людей, принимавших в них участие, так как они предстали бы не в лучшем свете. Тем не менее, найдутся такие, кто посчитает, что я порой бестактен; и я прошу прощения за это»^[103]. В последней главе текст неожиданно прерывается, намекая на неописанные события: «Через три года я встретил её в Падуе и там возобновил знакомство с её дочерью куда более нежным образом»^[104].

Мемуары занимают приблизительно 3500 страниц в десяти томах (первый редактор текста Жан Лафорг разделил их на двенадцать томов)^{[* 4]}. Казанова по большей части откровенно признаётся в своих грехах, намерениях и мотивах, он с юмором относится к своим успехам и провалам^[105]. Его признания, как правило, свободны от сожалений или раскаяния. Казанова прославляет чувственные удовольствия, особенно музыку, еду и женщин. «Я всегда любил остро приправленную пищу… Что касается женщин, я всегда находил, что та, в которую я был влюблён, хорошо пахла, и чем больше она потела, тем более сладким мне это казалось»^{[106][107][108]}. Он описывает свои дуэли и конфликты с негодяями и официальными лицами, свои заключения и побеги, интриги и махинации, муки и вздохи удовольствия. Он убедителен, когда говорит: «Я могу сказать vixi (я пожил)»^[109].

Рукопись мемуаров хранилась у родственников Казановы, пока не была продана издательству Ф. А. Брокгауза. Впервые она была опубликована в сильно сокращённом немецком переводе в 1822—1828 годах, а затем на французском языке в обработке Ж. Лафорга. В редакции Лафорга были значительно сокращены описания сексуальных похождений, а также изменена политическая окраска мемуаров. Во время Второй мировой войны рукопись пережила бомбардировку Лейпцига союзниками. Мемуары были переведены приблизительно на двадцать языков. Полный французский оригинал был издан лишь в 1960 году, а спустя ещё полвека Национальная библиотека Франции выкупила рукопись и начала переводить её в цифровой вид^[110].

Джакомо Казанова является автором более двадцати сочинений, включая комедию «Молюккеида»^[111], трёхтомную «Историю смуты в Польше»^[82], пятитомный утопический роман «Икозамерон»^[112] — одно из самых ранних научно-фантастических произведений — а также ряда переводов, в том числе «Илиады»^[81] Гомера (1775—1778). Интерес представляют письма авантюриста и предложенные Казановой оригинальные решения сложных геометрических задач^[113][114].

Для Казановы любовь и интимные отношения чаще всего были случайными, не обременёнными той серьёзностью, которая была свойственна романтизму XIX века^[115]. Заигрывания, любовные утехи, кратковременные связи были делом обычным для представителей благородного сословия, которые вступали в брак скорее ради полезных связей, нежели из-за любви.

Казанова писал: «Потворствование всему, что давало наслаждение моим чувствам, всегда было главным делом моей жизни; я никогда не находил более важного занятия. Чувствуя, что я был рождён для противоположного пола, я всегда любил его и делал всё, что мог, чтобы быть любимым им»^[106]. Он упоминает, что иногда использовал «предохранительные колпачки», предварительно проверяя их целостность надуванием, для предотвращения беременности своих любовниц.

Идеальная связь для Казановы включала в себя не только интимные отношения, но и сложные интриги, героев и злодеев, и галантное расставание. Существовала схема, которую он часто повторял:

• Действие первое: он находил привлекательную женщину, страдающую от грубого или ревнивого любовника;
• Действие второе: Казанова избавляет её от затруднения;
• Действие третье: она выказывает свою благодарность; он соблазняет её; завязывается недолгий бурный роман;
• Действие четвёртое: чувствуя наступающее охлаждение любовного пыла или скуку, он признаётся в своей несостоятельности и устраивает замужество любовницы или сводит её с богатым мужчиной, покидая за этим сцену^[116].

Как замечает Уильям Болито в «Двенадцати против Бога», секрет успеха Казановы у женщин «не содержал в себе ничего более эзотерического, чем [предложить] то, что требует каждая уважающая себя женщина: всё что он имел, всё чем он был, с ослепительным подарком в виде крупной денежной суммы (чтобы компенсировать отсутствие законности) вместо пожизненного содержания»^[117].

Казанова поучает: «Нет такой честной женщины с неиспорченным сердцем, какую мужчина не завоевал бы наверняка, пользуясь её благодарностью. Это один из самых верных и быстрых способов»^{[118][* 5][120]}. Внимательность, небольшие любезности и услуги должны быть употреблены для смягчения женского сердца, но «мужчина, говорящий о своей любви словами, есть дурак». Вербальная коммуникация необходима — «без слов удовольствие от любви сокращается не менее чем на две трети» — но слова любви должны подразумеваться, а не напыщенно объявляться^[118].

Казанова стремился быть идеальным спутником^[120]: остроумным, очаровательным, надёжным, любезным. Он заявлял: «В мои правила никогда не входило направлять свои атаки против неискушённых или тех, чьи предрассудки скорее всего оказались бы препятствием». Однако завоёванные им женщины по большей части имели непрочное положение или были эмоционально уязвимыми^[121].

Казанова ценил ум женщины: «В конце концов, красивая, но глупая женщина оставляет своего любовника без развлечений после того, как он физически насладился её привлекательностью». Однако его отношение к образованным женщинам было типичным для того времени: «Для женщины обучение неуместно; оно ставит под удар основные качества её пола… ни одно научное открытие не было сделано женщинами… (это) требует энергичности, которой нет у женского пола. Но в простом рассуждении и в тонкости чувств мы должны отдать должное женщинам»^[27].

Во вступительной статье к русскому изданию мемуаров Казановы А. Ф. Строев писал:

В своих мемуарах Казанова рассуждал о многих азартных играх XVIII века, включая лотерею, фараон, бассет, пикет, приму, пятнадцать, вист, бириби^[123], и о страсти к ним со стороны аристократии и духовенства^[124]. К Шулерам относились с большей терпимостью, нежели в настоящее время, и они редко подвергались публичному порицанию. Большинство игроков остерегалось шулеров и их трюков. Всевозможные мошенничества были в ходу, и Казанова забавлялся ими^[125].

Казанова играл на протяжении всей своей сознательной жизни, выигрывая и проигрывая крупные суммы денег. Он был «научен тем мудрым максимам, без которых азартные игры сокрушают тех, кто в них играет». Он не всегда мог отказаться от жульничества и временами даже объединялся с профессиональными игроками для заработка. Казанова заявлял, что был «спокоен и улыбался, когда проигрывал, и не был алчен, когда выигрывал». Однако иногда он странным образом обманывал самого себя, и тогда его поведение было неистовым, вплоть до вызовов на дуэль^[126]. Казанова признавал, что ему не хватало выдержки, чтобы стать профессиональным игроком: «Я был лишён в достаточной мере благоразумия, чтобы остановиться, когда судьба была против меня, и не контролировал себя, когда выигрывал»^[127].

Ему также не нравилось слыть профессионалом: «Профессиональные игроки ничем не могут засвидетельствовать, что я был из их адской клики»^[127]. Хотя Казанова иногда расчётливо пользовался игрой в своих целях — чтобы быстро разжиться деньгами, для флирта, завязывания связей, действуя как галантный кавалер, или чтобы выставить себя аристократом перед высшим светом, — он также мог играть с маниакальной страстью и без расчёта, особенно находясь в эйфории нового любовного приключения. «Почему я играл тогда, когда я так остро предчувствовал проигрыш? Алчность заставляла меня играть. Мне нравилось тратить деньги, и моё сердце обливалось кровью, когда эти деньги не были выиграны в карты».

Современники считали Джакомо незаурядной личностью, высокоинтеллектуальным и любознательным человеком. Казанова был одним из выдающихся хроникёров своей эпохи. Будучи человеком религиозным, истовым католиком, он верил в молитву: «Отчаяние убивает; молитва рассеивает его; после молитвы человек верит и действует». Но так же как и в молитву, он верил в свободную волю и разум, и явно не был согласен с утверждением, что тяга к удовольствиям не пустит его в рай^[128].

Рождённый в семье актёров, Джакомо обладал страстью к театру. Но при всех своих талантах он нередко пускался в погоню за развлечениями и телесными наслаждениями, зачастую уклоняясь от стабильной работы и наживая себе неприятности там, где можно было преуспеть, если действовать осмотрительно. Его истинным призванием было жить, полагаясь на свою находчивость, стальные нервы, удачу, обаяние и деньги, полученные в знак благодарности или с помощью обмана^[129].

Князь Шарль-Жозеф де Линь, хзнакомый с большинством выдающихся персон своей эпохи, считал Казанову самым интересным из людей, когда-либо встречавшихся ему: «на свете не было ничего, на что бы он не был способен». Завершая портрет авантюриста, де Линь свидетельствовал^[130]:

Имя Казановы, ставшее нарицательным, стоит в одном ряду с такими литературными персонажами как Дон Жуан или «современники» Казановы — Ловелас и Фоблас^[132]. В целом ряде исследований конца XX века сделана попытка нарисовать более целостный образ Казановы — образованного, умного, наблюдательного и находчивого авантюриста.

Необычайный успех «Истории моей жизни», обусловленный обилием приключений и амурных авантюр, разворачивающихся на фоне панорамного показа самых широких слоёв европейского общества XVIII века, превратил фигуру Казановы в одну из легенд мировой культуры. Стендаль, Г. Гейне, А. де Мюссе, Э. Делакруа, Сент-Бёв были в восторге от его мемуаров. Ф. М. Достоевский, опубликовавший в своём журнале «Время»^{[* 6]} историю побега из Пьомби, в редакционном вступлении назвал Казанову одной из самых замечательных личностей своего века и высоко оценил его писательский дар и силу духа: «Это рассказ о торжестве человеческой воли над препятствиями необоримыми».

• О записках Казановы беседуют персонажи таких литературных произведений как «Пиковая дама» А. С. Пушкина (1833) и «Дядюшкин сон» Ф. М. Достоевского (1859).
• Знаменитому авантюристу посвящены романы Р. Олдингтона, пьесы А. Шницлера, М. Цветаевой, В. Коркия и А. Лаврина («Казанова: Уроки любви»), эссе С. Цвейга, Р. Вайяна, Ф. Марсо, книга Ф. Соллерса «Казанова Великолепный» (1998).

• Казанова — герой оперетты И. Штрауса-младшего, оперы Доменика Ардженто.
• Постановка «Казанова. Ars Vivendi» была представлена МГТ в 2021 году. Режиссёром-постановщиком и исполнителем главной роли является Сергей Безруков^[133]

• Казанова (1927) — Иван Мозжухин
• Мюнхгаузен (1943) — Густав Вальдау
• Таинственный рыцарь (1948) — Витторио Гассман
• Детство, призвание и первые опыты Джакомо Казанова, венецианца (1969) — Леонард Уайтинг
• Казанова (телесериал, 1971) — Фрэнк Финли
• Казанова Федерико Феллини (фильм, 1976) — Дональд Сазерленд
• Казанова (фильм, 1981) (ФРГ) — Вальтер Кёнингер / Walter Koeninger
• Новый мир (фильм, 1982) — Марчелло Мастроянни
• Mí Prazané mi rozumeji (1991, Чехословакия) — Милош Копецкий
• Знаки любви (2006) — Максим Суханов
• Казанова (фильм, 1987) — Ричард Чемберлен
• Возвращение Казановы (1992) — Ален Делон
• Юные годы Казановы (2002) — Стефано Аккорси
• Казанова (фильм, 2005) — Хит Леджер
• Казанова (телесериал, 2005) — Дэвид Теннант в роли молодого и Питер О’Тул в роли старого Казановы.
• Очень новогоднее кино, или Ночь в музее (2007) — Остап Ступка.
• т/сериал «Казанова в России» (Россия, 2022) — Иван Босильчич.^[134]

• Песня «Casanova in Hell» из альбома Fundamental группы Pet Shop Boys (2006).
• Песня «Cowboy Casanova» из альбома Play On певицы Кэрри Андервуд (2009).
• Музыкальная композиция Casanova в восьми сценах для виолончели и духового оркестра, написанная нидерландским композитором Йоханом де Мейем, завоевала первый приз на международном конкурсе композиторов на Корсике в августе 1999 года^[135].
• В советской и российской поп- и рок-культуре — возможно, не без влияния киноленты Феллини — появились песни о Казанове группы «Наутилус Помпилиус» (Казанова (песня)), А. Пугачёвой, В. Кузьмина, В. Леонтьева, М. Щербакова^{[* 7]}, О. Арефьевой и С. Калугина.
• Песня «Танец Казановы» из альбома Nigredo Исполнитель: Сергей Александрович Калугин (1994).