Материал из РУВИКИ — свободной энциклопедии

Забожничье

Забожничье — термин в новгородской летописи, по-видимому, название одного из видов княжеской дани в Новгородской земле.

1228 год был для Новгородской земли неурожайным. Как сообщает Новгородская первая летопись[1](в современном переводе):

той осенью шли дожди великие день и ночь... До самого Николина дня не видели света: ни сена людям нельзя было добыть, ни нивы убрать. Из-за дождей погиб почти весь урожай, а потом началось наводнение

И это было вдвойне страшно, поскольку запасы продовольствия значительно сократило ещё переяславльское войско, собиравшееся летом в поход на Ригу и стоявшее на Городище.

Вече послало передать новгородскому князю Ярославу Всеволодовичу, чтобы он немедленно ехал в Новгород, сложил забожничье, запретил княжеским судьям ездить по «области»[1]:

Пойди к нам, забожничье отложи, судей по волости не посылай. По всей воле нашей и по всем грамотам Ярославовым, ты - наш князь. Или ты по себе, а мы по себе?

Интерпретация[править | править код]

Смысл слова спорен.

Карамзин высказывает предположение, что забожничьем называлась княжеская дань, собиравшаяся с немецких церквей в Новгороде, ибо божницами в России преимущественно именовались католические храмы. Более вероятно, что забожничьем назывался налог с уродившегося хлеба, взимавшийся натурой. В частности, С. М. Соловьев отмечает, «нельзя ли скорее принять збожничье от збоже (жито)»[2].

М. Н. Тихомиров отмечает: «Не вполне ясно, что значит „забожничье“, отмены которого добивались новгородцы» и, ссылаясь на В. И. Даля («забожить — присвоить неправою божбою, где нет улик»), предполагает, что речь идёт «о землях и людях, захваченных князем и его людьми путём односторонней „клятвы“ перед судом?». И. Я. Фроянов считает такое толкование сомнительным, указывая на безосновательное сближение существительного и глагола и отмечая, что, в отличие от движимой собственности, отсутствие улик в случае недвижимости нереально.

Б. А. Рыбаков высказал в одной работе предположение, что забожничье, связанное со словом «бог», было налогом на смердов, которые открыто выполняли языческие обряды[3] (эту интерпретацию также поддерживают авторы-неоязычники). Он же высказал другое предположение: забожничье — это «репрессии за бесчинства против церкви»[4]. И. Я. Фроянов отметил, что первое толкование Рыбакова правдоподобнее второго[5]. Поначалу Фроянов не соглашался и с первой интерпретацией Рыбакова, но затем сменил своё мнение[6]. Была и третья версия толкования Б. А. Рыбакова: «забожничье» могло быть откупом от князя людей Новгородской земли, которые вернулись к языческой обрядности[7].

Восстание в Новгороде[править | править код]

Из-за голода в Новгороде начались беспорядки. Виновником был объявлен владыка Арсений, которого едва не убили. После этого взметнулся весь город и пошли люди с оружием с веча грабить дома бояр. От взаимного истребления новгородцев спасла стихия: поднялся ураганный ветер, принёсший с Ильменя первый лёд, который разрушил «Великий мост» через Волхов, разметав восемь городниц (составные части моста) из девяти. Враждующие стороны были разделены Волховом, а малолетние сыновья Ярослава Александр и Фёдор были увезены бежавшими от бунта оставленными с ними для присмотра боярами: Фёдором Даниловичем и тиуном Якимом.

Далее летопись[1] рассказывает подробности весны 1229 года (в современном переводе):

...резали людей живых и ели, а иные мертвячину с трупов срезали и ели, а третьи - конину, псину, кошек. На тех охотившиеся так делали: опалят огнём, а других обдерут. Кто-то мох ел, солому, сосну, кору липовую и листья, ил - кто что придумает. А иные, особо злые люди, часто поджигали дома богатых людей, где чуяли рожь, и растаскивали их имущество

Побег сыновей Ярослава был расценен, как знак от самого Ярослава[1]:

тогда же новгородци рѣша:
да аще сии что зло сдумавъ на
святую Софѣю, а побѣглъ будет
а мы ихъ не гонилѣ, нь
братью свою есмя казнилѣ
а князю есмя зла не створилѣ
никоего же
да онъ имъ богъ и крестъ честныи
а мы собѣ князя промыслимъ

и, не дожидаясь более ответа, послали делегатов к Михаилу Черниговскому. На Фоминой неделе (первой после Пасхи), он вернулся в Новгород, целовал крест и дал свободу смердам пять лет дань не платить, если сбежал на чужую землю (имеется в виду новгородская колонизация новых земель), а тем, кто здесь живёт, платить дань, которую прежние князи установили. В то же лето заложили большой мост, выше старого[1].

Наведя относительный порядок в умирающем Новгороде, Михаил вместе с несколькими важными горожанами выехал по своим делам в Чернигов, оставив сына Ростислава. А перед этим послал гонцов к Ярославу с просьбой, чтоб тот ушел из новгородского Волока. Ярослав ответил: «Не уйду. Вы — сами по себе, я — сам»[1].

Литература[править | править код]

Примечания[править | править код]

  1. 1 2 3 4 5 6 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. — М.-Л.: «Издательство Академии Наук СССР», 1950. — 659 с //«Ізборник». Історія України IX—XVIII. Дата обращения: 12 июня 2007. Архивировано 4 августа 2009 года.
  2. Соловьев С. М. История России с древнейших времён. Т. 2. 1869. С. 469.
  3. Рыбаков Б. А. Языческое мировоззрение русского средневековья. // «Вопросы истории», 1974, № 1, с. 24.
  4. Рыбаков Б. А. Культура средневекового Новгорода. // Как была крещена Русь. Сборник. М., 1988. С. 305.
  5. Фроянов И. Я. Древняя Русь IX—XIII веков. Народные движения. Княжеская и вечевая власть. М.: Русский издательский центр, 2014. С. 406.
  6. Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Очерк восьмой. Архивная копия от 22 сентября 2013 на Wayback Machine
  7. Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 686.

Ссылки[править | править код]