Хрусталёв, машину!

Аномально морозный февраль 1953 года. Действие начинается в день, когда Сталина разбил паралич. Фабула закольцована: в первой сцене показан арест истопника Феди Арамышева, который выйдет на свободу в конце фильма^[2].

В первой части на фоне «дела врачей» сочными, босховско-брейгелевскими красками нарисована эксцентричная картина жизни в доме генерала медицинской службы Юрия Клёнского. Хотя генерал пьёт коньяк чайными стаканами, он не может не чувствовать опасности, особенно после того, как встречает в госпитале собственного двойника. Так как двойники использовались госбезопасностью в показательных процессах, Клёнский понимает, что именно он назначен следующей мишенью по «делу врачей»^[3].

Когда в его доме появляется иностранец с известием о якобы живущей за рубежом родственнице, генерал, подозревая в нём провокатора, спускает его с лестницы. Однако местный стукач успевает доложить о контактах высокопоставленного доктора с иностранцами, и прямо в госпитале на него устраивают облаву. Предугадав это развитие событий, Клёнский уходит из дома и после ночи, проведённой у любовницы, пытается бежать из Москвы «в народ»^[4].

Вторая часть посвящена лагерному опыту генерала. Его семью выселяют в переполненную коммуналку, а самого Клёнского после задержания бросают на расправу банде зэков, которая подвергает его сексуальному насилию^[5]. Чудесным образом его освобождают и срочно доставляют к постели безнадёжного больного, в котором не сразу можно признать Сталина. После того, как тот умирает, Берия милостиво освобождает Клёнского^{[уточнить]} и произносит первую фразу послесталинской России: «Хрусталёв, машину!» (Иван Васильевич Хрусталёв — сотрудник органов госбезопасности, дежуривший на даче Сталина в день, когда тот скончался)^[6][7].

Вместо возвращения к семье генерал осуществляет свою мечту «уйти в народ» и затеряться на бескрайних просторах страны^[4][8]. В конце фильма он показан счастливым комендантом поезда, на спор удерживающим на своей бритой голове стакан портвейна^[3].

• авторы сценария: Алексей Герман, Светлана Кармалита
• режиссёр: Алексей Герман
• оператор-постановщик: Владимир Ильин
• композитор: Андрей Петров
• художник-постановщик: Владимир Светозаров
• постановщик трюков: Сергей Воробьев, Сергей Головкин
• продюсеры: Армен Медведев, Александр Голутва

По первоначальному сценарию, который Герман начал писать в конце 1980-х годов, главную роль в картине должен был исполнить Сергей Довлатов^[9]. Отправной точкой для создания сценария послужило детское воспоминание Германа о том, как его отец спустил с лестницы шведского журналиста, приняв его за провокатора^[10]. Дом Клёнского (в сценарии Глинского) по сути воспроизводит квартиру, в которой прошло детство режиссёра, со множеством чудаковатых обитателей (включая живущих в платяном шкафу дочерей репрессированного «врага народа»)^[10]. А. Ю. Герман передаёт сценарный замысел следующим образом:

Открывающая сцена фильма снята на Новой Басманной улице, рядом с домом Стахеева. Сцена с умирающим Сталиным снималась на Ближней даче, где прошли последние дни жизни «вождя народов»^[2]. Название фильма — реальная фраза Берии, которую тот произнёс, уезжая с кунцевской дачи после смерти Сталина^[12]. Иван Васильевич Хрусталёв — сотрудник органов госбезопасности, дежуривший на даче Сталина в день, когда тот скончался^[11][13]. На экране он не появляется.

Из-за перебоев с финансированием (американские спонсоры потребовали, чтобы Сталина сыграл американский актёр, и после несогласия Германа отказались от своего участия^[14]) фильм снимался целых семь лет и был очень ожидаем. «Мы несколько раз надолго останавливались, группа расходилась, её приходилось собирать; актёры разучивались играть в нашей манере, нужно было учить заново», — вспоминает Герман^[15]. Средства на создание русскоязычных копий предоставил «новый русский по имени Серёжа», который отказался назвать режиссёру свою фамилию^[10]. Часть финансирования поступила из Франции, часть удалось гарантировать благодаря содействию чиновников мэрии Санкт-Петербурга^[16].

В телеверсиях фильма часть реплик можно разобрать с большим трудом. Герман объясняет это собственным не всегда удачным экспериментированием с многослойным фоновым звуком^[4]. По его словам, все реплики можно разобрать в оригинальной киноверсии фильма^[4].

Фильм участвовал в основной конкурсной программе Каннского кинофестиваля (1998), но был не понят зрителями и практически освистан. Многие покинули зал, показ «просто шёл под хлопание кресел»^[17]. Тем не менее Джим Хоберман, например, назвал его одним из великих фильмов десятилетия^[18]. Кинопоказ в Японии прошёл с триумфом^[19]. Ведущие французские киноиздания впоследствии принесли режиссёру свои извинения за разнос, устроенный фильму после его показа в Канне^[4].

Российские кинокритики восприняли ленту куда более однозначно. Например, Андрей Плахов предрекал, что «Хрусталёв»:

Режиссёр Сергей Лозница назвал фильм Германа самым серьёзным в новейшем российском кинематографе:

Пётр Вайль после просмотра картины написал:

В 1999 году фильм был награждён премиями «Ника» в следующих номинациях: «лучший фильм», «лучший режиссёр», «лучшая музыка», «лучшая работа оператора», «лучшая работа художника-костюмера», «лучшая работа художника-постановщика»^[22]. Сам режиссёр отреагировал на вызванные фильмом споры философски:

Алексей Герман говорит, что в фильме «Хрусталёв, машину!» стремился проследить истоки проблем России как «изнасилованной, опущенной страны»^[10], которая «всегда всем всё прощает». По его словам, это не столько фильм об атмосфере 1953 года^[11], сколько

Кинокритик Михаил Трофименков обнаружил сходство между самодурами Клёнским и Сталиным — их беззащитность перед лицом судьбы. Он также отмечает зыбкость границы между гиперреализмом (мельчайшее восприятие деталей материального быта послевоенного времени, «бытовизм») и фантасмагорией в фильме Германа:

Антон Долин обращает внимание на то, что