Жанр фильма неоднозначен: он начинается как типичный военный фильм, переходит в судебную драму (в конце 1950-х один из популярнейших жанров), а оканчивается на пацифистской ноте.
Провал операции очевиден изначально, но когда атака заканчивается полной неудачей, генерал приказывает судить и расстрелять за трусость троих человек, выбранных произвольным образом. Полковник Дакс — в прошлом известный адвокат по уголовным делам — готовит речь в защиту своих солдат. Однако исход трибунала кажется предрешённым, ведь, по словам самого командующего, «лучший способ поддержания дисциплины — время от времени ставить к стенке кого-нибудь из подчинённых»[К 1].
Идея создания фильма появилась у Кубрика в период его сотрудничества с Metro-Goldwyn-Mayer в середине 1950-х годов, когда он предложил Джеймсу Харрису адаптировать книгу, которую подростком нашёл в отцовской библиотеке, — «Тропы Славы» Хамфри Кобба (1935)[3][К 2]. В основу книги легли подлинные факты, связанные с расстрелом в Суэне нескольких солдат из полка Жеро Ревейяка наподобие древнеримской децимации. На создание повести Кобба вдохновила опубликованная в 1934 году в New York Times статья, в которой сообщалось, что французский суд постановил выплатить двум выжившим солдатским вдовам компенсацию в размере около семи центов каждой[3]. В 1938 годуСидни Говардом на основе книги была поставлена пьеса в Бродвейском театре, однако спектакль успеха не имел[3].
Этот литературный материал привлёк Кубрика возможностью показать войну глазами как рядовых солдат, так и различных уровней командования. Ему казалось важным привлечь внимание к тому, что внутренняя, психологическая война идёт не только в окопах, но и на паркетах салонов[4]. Война представлялась Кубрику организованной формой всеобщего безумия, и на фоне этого безумия совершенно лишёнными смысла оказываются действия даже таких героических фигур, как полковник Дакс[4]. Кубрик с Джимом Томпсоном написали сценарий, который затем переработал Колдер Уиллингем, но Metro-Goldwyn-Mayer проект отклонила[3]. Тогда сценарий попал к Кирку Дугласу. Он сообщил, что готов сыграть главную роль и берётся убедить United Artists финансировать и прокатывать фильм при условии, что Харрис и Кубрик уступают производство фильма компании Дугласа Bryna Productions, и Кубрик снимет ещё пять фильмов с Bryna Productions, в двух из которых сыграет Дуглас[5].
Кубрику удалось получить «зелёный свет» на начало съёмок, когда он предъявил продюсерам сценарий с хэппи-эндом. Крупные студии не решались вложить средства в экранизацию романа Кобба, и их опасения не были беспочвенными: тема Первой мировой войны не сильно интересовала американскую публику, а в странах Европы фильм сразу попал под запрет и потому едва оправдал в прокате свой сравнительно небольшой бюджет. Во время съёмок молодой режиссёр продемонстрировал свою ставшую позднее легендарной непреклонность, «прогоняя» заслуженных актёров, которые годились ему в деды, через бесконечное число дублей. Умиротворяющий финал сценария был им беспощадно переписан[К 3].
Как и другие ранние фильмы Кубрика, «Тропы славы» отличаются сжатым хронометражем и курсорным развитием действия. Экономия выразительных средств кажется Р. Эберту «почти брутальной»; словно бы на манеру ведения рассказа наложил отпечаток испытываемый автором гнев[6]. Снятые Кубриком сцены в окопах по стандартам середины XX века считались эталоном кинореализма на грани документального репортажа[4]. Контрасты светотени, дыма и грязи усиливаются отсутствием цвета и резкостью монохромного решения[6]. В этом фильме Кубрик впервые применил один из своих излюбленных приёмов: кажущееся бесконечным движение камеры, которое открывает всё новые и новые детали[6]. Именно в этой манере камера, в общей сложности, почти 10 минут петляет по промозглым траншеям, которые для свободного передвижения съёмочной группы пришлось сделать на треть шире, чем в реальности (180 см вместо 120 см)[4].
Наибольшие споры среди пишуших о фильме вызывает последняя сцена с участием единственной в фильме женщины — немки Кристиан Харлан (по окончании съёмок ставшей женой режиссёра). Попавшая в плен молодая немка, осыпанная непристойными шутками и улюлюканьем собравшихся в таверне солдат, со слезами на глазах заводит патриотическую песню «Верный гусар», а расчувствованные солдаты неприятельской армии начинают разделять её эмоции и даже пытаются подпевать.
Одни рецензенты рассматривали такой финал как неуместное в острореалистическом фильме вторжение слащавой сентиментальности, другие — как едкий комментарий режиссёра по поводу простых солдат, которые без этой сцены могли бы показаться идеализированными[7].
Роджер Эберт отмечает, что это тот редкий в кино случай, когда песня в конце фильма служит не эмоциональным высвобождением, а очередным «поворотом ножа» в сердце зрителя[6]. Отступая от буквального следования фабуле, режиссёр тем не менее остаётся верен основной теме фильма[6]. И девушка, и наблюдающие за ней солдаты равно несвободны — вынуждены «плясать под дудку» тех, кто заказывает музыку. Эберта особенно впечатлила решимость молодого режиссёра, несмотря на прессинг со стороны продюсеров, закончить фильм на пессимистической ноте.
Грязь и кровь военных траншей контрастируют с пышными интерьерами барочного дворца, где генералы проводят время в своё удовольствие
«Тропы славы» не стыковались с официальной позицией французских и бельгийских властей, старавшихся не афишировать позорные страницы Первой мировой войны[8]. В этих странах фильм был снят с проката. ФРГ присоединилась к бойкоту, чтобы не портить отношений с французами, а Испания — в связи с неприятием идей пацифизма милитаристским режимом Франко. Окончательно эти запреты были сняты только в конце 1970-х гг.
Дуглас не только всячески помогал «продвигать» этот фильм, но и спродюсировал следующий проект Кубрика, крупнобюджетный фильм «Спартак», где также исполнил главную роль. Несмотря на ограниченный прокат, «Тропы славы» выдвигались на соискание премии BAFTA в номинации «лучший фильм», заслужив лестные сравнения с такими фильмами о бессмысленной мясорубке Первой мировой, как «Большой парад» и «На западном фронте без перемен».
Подлинную известность и актуальность фильм Кубрика приобрёл только с началом войны во Вьетнаме. В течение 1960-х гг. за лентой закрепилась репутация едва ли не лучшего антивоенного фильма (такого мнения придерживается, в частности, Стивен Спилберг), а Кирк Дуглас ещё в 1960-е стал называть роль полковника Дакса лучшей в своей актёрской карьере[6].
Скрупулёзный разбор понятий трусости и храбрости предлагает зрителю куда больше, чем стандартный антивоенный посыл, вскрывая с почти хирургической точностью страх, продажность и тщеславие — топливо, на котором работает машина любой войны[4].
↑По мнению Роджера Эберта, из 100 режиссёров 99 нашли бы способ сохранить жизни приговорённых к смерти, предпочтя даровать зрителям ожидаемый хэппи-энд.