Престарелые супруги Сюкиси (Тисю Рю) и Томи (Тиэко Хигасияма) отправляются из южного Ономити в далёкий Токио, в гости к своим детям. Те проявляют показную радость, но слишком заняты работой и повседневными делами, чтобы уделить им внимание. Наконец стариков спроваживают в находящийся поблизости морской курортАтами. Наиболее тепло и радушно к пожилым супругам относятся не трое их детей и даже не внуки, а Норико (Сэцуко Хара), вдова их погибшего на войне сына.
В фильме разочарование, горечь и утраты показаны как неизбежные спутники старения, однако последние кадры оставляют просветлённое чувство: хотя старик Сюкиси сидит в опустевшем доме совсем один, по улице едет автобус, с реки гудит пароход — жизнь идёт своим чередом[1].
В конце ленты хорошо слышно, как в пустом доме тикают часы. Безупречное чувство времени, способность переводить на язык кино ритмы повседневной жизни — «козыри» режиссёрской манеры Ясудзиро Одзу[2]. Старость, одиночество и смерть трактуются им в духе восточной философии — как проявления естественного круговорота жизни[3]. Неслучайно в конце фильма, как и в его первых кадрах, в сторону Токио спешит поезд.
Как и у Миядзаки, в фильмах Одзу нет героев и злодеев[прим 1]. Все действующие лица принадлежат к одной семье, где у каждого есть свои причины действовать так, а не иначе[5]. Бесчувственность детей в отношении родителей вызвана не злобой или неблагодарностью, а необходимостью заботиться о собственных детях[6]. Зрителю представлены мотивы поведения не только старшего, но и младшего поколения[6].
Не впадая в мелодраматизм и избегая трагедийного пафоса, Одзу спокойно и трезво констатирует, что мир постоянно меняется, причём далеко не всегда в лучшую сторону[3][7]. Борьба за существование в многомиллионном Токио плохо совместима с душевной восприимчивостью и почтительностью к старшим, хотя обрядовая сторона вековой японской жизни ещё даёт о себе знать[6].
Единственное драматическое событие фильма — смерть матери — незаметным образом вырастает из потока повседневной жизни и воспринимается как его органичная часть, естественное звено в цепочке причин и следствий[4]. Герои Одзу не делают ничего значительного, но неприметно для самих себя они ежеминутно принимают решения, которые предопределяют содержание их жизни[4].
Как и другие послевоенные ленты Одзу, «Токийская повесть» утверждает высшую ценность повседневной жизни в лоне семьи, в душевной гармонии с близкими людьми. По результатам глобального опроса кинокритиков, проведённого британским изданием Sight & Sound в 1992 году, «Токийская повесть» вошла в тройку величайших фильмов в истории кинематографа[8]. С тех пор картина Одзу регулярно фигурирует в подобных списках (по версиям А. Каурисмяки, Дж. Джармуша, Р. Эберта — в первой десятке)[9].
По результатам опроса 2012 года «Токийская повесть» подтвердила своё место в тройке лидеров[9], причём в ходе опроса 358 кинорежиссёров за произведение Одзу было подано больше голосов, чем за любой другой фильм[10].
↑Как пишет Дж. Розенбаум, принятие душевного склада всех действующих лиц у Одзу — «нечто большее, чем просто сочувствие или терпимость, это подобие космического объятия»[4].
↑ 12Михаил Трофименков.Дети любых возрастов (неопр.). Коммерсантъ Weekend (15 мая 2009). Дата обращения: 8 февраля 2017. Архивировано 11 февраля 2017 года.
Дональд Ричи.Одзу = Ozu / Пер. с англ. М. Л. Теракопян. — Новое литературное обозрение, 2014. — 264 с. — (Кинотексты). — ISBN 978-5-4448-0159-8.Архивная копия от 11 февраля 2017 на Wayback Machine